Дом из парафина - Анаит Сагоян

– Псы верные, не гони на него. Смотри, какой он славный: не то что Ворониха, – встал на защиту свернувшейся на асфальте дворняги Вовчик. А потом он вдруг сжал губы и сказал так прожито, сухо: – Захочу, и будет у меня домашнее животное.

Сандрик покатился со смеху, сминая упругую выцветшую траву под собой.

– Какое оно домашнее, если на улице жить будет?

– Зато мое. Мое животное. Я буду его опекать! – И Вовчик умотал за едой.

Сандрик сел на поребрик, притянул к себе пса, а пес боится, осторожничает. То попятится, то неуверенно шагнет навстречу.

А потом вдруг как уложит подбородок Сандрику на колени и в глаза смотрит своими, – а они круглые, большие, одинокие.

– Кажется, ты хромаешь. Ну-ка, покажи! – Сандрик смотрит: у собаки разодрана подушечка на задней лапе. Спекшаяся кровь почернела, а местами покрылась янтарными сгустками, в которых застряли мошки и муравьи, как в окаменелой смоле. – Эх ты, лечить тебя надо.

Тут внимание Сандрика привлек голос Кошмара неподалеку. Так на районе называли отца Никуши и Дато. Не потому, что люди боялись его, а просто натворил он дел кошмарных. Вздернув подбородок, он указывал на пса в руках Сандрика и, качая головой, говорил соседу:

– Племянница же не виновата. А теперь два дня уснуть не может. Плачет, под кровать заглядывает. Говорит, он точно там. А на улицу так вообще теперь не выходит. В окно смотрит, пса глазами ищет. Стрелять надо. Без вопросов стрелять.

Прибежал Вовчик и, отдышавшись, раскрыл сверток: хлеб, вареная картошка, рыба.

– Думаешь, поест? – Сандрик придвинул сверток, и пес стал жадно принюхиваться.

– Что, шпана, собаку нашли? Вы ее если кормить станете, она уже не уйдет. Мало у нас в округе собак, что ли?

Сандрик напрягся, глядя исподлобья на Кошмара, в мгновение ока вставшего над ребятами большой, затеняющей солнце глыбой.

– У нее рана на лапе. Выходим пока, – ответил Вовчик.

– А ну, показывай! – Кошмар заправски присел на землю и стал ловко рассматривать собачью лапу. – Ну так понятно: тут инфекция запущенная. Здесь просто так не выходишь картошкой.

– А что делать-то? – разволновался Вовчик.

– Короче, – Кошмар снова встал во весь рост, отряхнулся. – Ко мне веди завтра вечером. Вон в тот сарай на холме, видишь? Я там держу аптечку с разными мазями.

– А почему аптечка не дома? – осторожно закинул Сандрик.

– Когда охотишься в лесу, все должно быть рядом, под рукой. Умник. Да и чего мне больных собак домой таскать?

– Я приведу собаку, – уверенно пообещал Вовчик. – Завтра вечером.

Тем вечером Сандрик не пошел с Вовчиком. А еще через день сидел в беседке и слушал вместе с Майкой Наташкины истории. Думал о Вовчике, который не появлялся. О подложенном шприце. О псе с раненой лапой.

– … И тогда мы спустились в люк. А там вот такенный проход дальше! Можно вылезти из другого люка у того корпуса, представляете? Зря вы оба не пошли тогда с нами.

– И слава богу. Ты там что-то подхватила и неделю лежала. Зачем мне это? – отмахнулась Майка и оглянулась на Сандрика. – А ты чего такой странный сегодня?

– Это он просто влюблен, – бросила Наташка и слегка толкнула сандалией ногу Сандрика.

– Да уж, влюблен. – Он устало уложил голову на руки, развалившись на ржавом металлическом столе беседки.

– И в кого это? – поинтересовалась Майка.

Сандрик оглянулся на нее и посмотрел как на чокнутую: в кого еще, мол, дура? Но сейчас ему было даже не до Наташки. В памяти маячили глаза пса – большие, круглые, одинокие.

– Ну и? Вовчик подлечил свою собаку? – соскочила со щекотливой темы Майка. – Не видно его что-то.

– Так вот же он сидит, – Наташка резко потянулась вперед, заметив неподалеку Вовчика, сгорбившегося на горячем асфальте. – Елки-палки, и плачет ведь по ходу!

Вовчик уткнулся лицом в колени, его спина тряслась. Когда ребята подошли, он даже не поднял головы. Брюки его были разорваны, а нога расцарапана. «Плачет как сосунок», – подумал Сандрик.

– Что, больно?… – Наташка осторожно присела рядом. Сандрик впервые видел ее такой: участливой, проникшейся чужой болью.

– Она, оказывается, в подвале… – проговорил Вовчик, когда Наташкина рука опустилась на его затылок.

– Кто в подвале? Не понимаю. Да что не так, Вовчик? – не вытерпел Сандрик.

– Мы думали, сбежала. Радовались еще, – всхлипывая, продолжил тот. – Мол, даст всем спать по ночам. А то всё без умолку.

– Ворониха, что ли? – дошло до Сандрика наконец.

– Так она нашлась?! – оживилась Наташка. – Это она с тобой такое сделала? Зачем ты спускался в подвал?

– Отец послал, – Вовчик схватил первый попавшийся под руку камень, замахнулся и нервно бросил, стиснув зубы.

Майка ушла за бинтами. Не прошло двух минут, как она уже была снова внизу и, старательно промыв Вовчику ногу, обматывала ее.

–. И он говорит: на ночь, мол, теперь ее оставить надо, пусть в сарае поспит. А ты иди. Ну, я пошел. Просто на холмах задержался, ящериц искал. И тут как услышу: шаххх. И потом еще раз, контрольный. Оттуда, из сарая. Я побежал обратно. – Вовчик вытер нос о плечо, тыльной стороной ладони смахнул слезы. – Забегаю в сарай, а он там ее – в мешок, чтобы закопать где-нибудь. Потом сказал бы, что сбежала, знаю ведь! На меня оглянулся и ружье свое как наставит. Уходи, мол. Я начал кричать, зову на помощь. А псу-то ничего уже не поможет. Мертвый такой лежит. Кровь по мешку расходится. И Кошмар выстрелил прямо в крышу сарая, а она стала рассыпаться. Я испугался, повернулся, убегаю. Он еще кирпичами вслед кидался.

– Вот сука! – прошипела Наташка.

Сандрик молчал, сжав губы. «Вот и отомстил я», – подумал, хотя никакого удовольствия от мести и не испытывал. Только кислый вкус под языком. Чего-то не хватало, какого-то важного элемента, чтобы ощутить этот чистый, ничем не разбавленный восторг.

Девочки смотрели на Вовчика, на его вздрагивающую спину, на мелькающие дикие огоньки в его глазах. Сандрик смотрел в себя, и там, внутри, ему хотелось оправдания пролитой крови. И только кровь, пролитая в ответ, напрашивалась и маячила.

– А Ворониха-то чего тебя цапнула? – Наташка подсела поближе к Вовчику и положила руку ему на плечо.

Сандрик вскипел: Вовчика хотелось ударить. За его умение вызывать жалость. За то, что он сейчас не играл и даже не старался играть. За Наташку, которая жалела мудака, подбросившего шприц.

– А хрен ее знает. Цапнула, и все. Я едва успел убежать. Там же темно, лампочки все выкручены.

– Ворониху надо проучить, – вырвалось вдруг у Сандрика тихо