Без времени и места - Михаил Чумалов

в тамбуре двенадцатого вагона материализовался грозный полковник, вот Земеля положил руки на ручку стоп-крана, вот ударили тормоза, и Анну отбросило назад, ударило затылком о переборку, а выпавший нож улетел куда-то под полку. Спящее тело Дмитрия скинуло с полки на пол. Падая, он рассёк лоб о стойку стола, но не проснулся, а только поворочался, устраиваясь поудобнее на ковре. Анна пнула лежащее тело носком туфли, переступила через него и выбежала из купе. Она ещё пылала гневом.

* * *

В коридоре Анна столкнулась с вором Валентином: тот выскочил из соседнего второго купе. Впрочем, о том, что он вор, Анна, конечно не догадывалась: она видела перед собой высокого статного мужчину лет шестидесяти с подстриженными бобриком седыми волосами. Впрочем, Анне в тот момент было не до Валентина, а Валентину не до Анны. Чётким, почти строевым шагом – он хорошо вжился в образ – Валентин проследовал в нерабочий тамбур и там привалился спиной к стене. Ему надо было побыть одному и подумать.

О чем подумать? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться на десять часов назад, к тому моменту, когда Валентин сел в поезд в Джанкое и обнаружил здесь соблазнительную добычу в лице Маргариты, и рассказать, что же происходило во втором купе с тех пор.

– Валентин Аркадьевич Горелый, – представился, или, точнее сказать, по-военному отрапортовал наш герой, войдя в купе. Он всегда называл потенциальным жертвам и свидетелям своё настоящее имя. Так Валентин посылал привет правоохранителям: мол, вот он я, ищите меня, всё равно я вас одурачу.

– Маргарита Николаевна, – отвечала Рита.

На этом диалог затух, и это входило в отработанную Валентином годами тактику подготовки жертвы. Надо было дать ей время освоиться, присмотреться к попутчику и вынудить её самой начать разговор. Валентин сел, не теряя выправки, развернул пошире плечи, достал из кармана газету и сделал вид, что углубился в чтение.

Так прошёл час. Маргарита исподтишка разглядывала соседа и думала о своём погибшем отце. Черты его лица стёрлись из детской памяти давным-давно, фотографий не осталось, но сохранилось неясное воспоминание: большой человек с сильными руками в военной форме целует её, совсем маленькую, и колет щёки усами. Рита думала, что сейчас её отец, будь он жив, выглядел бы, наверное, примерно так, как этот человек напротив. Военной формы на соседе не было, но он держался так, что китель и погоны воображение Маргариты дорисовало само.

– Вы военный? Офицер? – не выдержала молчания Маргарита.

– В отставке, – коротко отвечал Валентин, отводя глаза от газетного текста. – Отслужил своё сполна, – многозначительно добавил он и надел на лицо такое выражение, будто перед его мысленным взором сейчас проносились воспоминания о жарких боях и лихих рейдах в тыл врага.

– А вы, Маргарита Николаевна, на каком поприще, так сказать, подвизаетесь? – после короткой паузы поинтересовался Валентин.

– Я?.. Я… по торговой части, – упоминать макулатуру Маргарите почему-то не хотелось.

– Директор магазина, я вижу, не меньше.

– Вроде того… Скучно это: товар, накладные, отчётность… – уклончиво отвечала Марго и, чтобы избежать дальнейших расспросов, перевела разговор на соседа. – Вот у вас, наверное, интересная жизнь была.

– Да, есть что вспомнить, – и Валентин перешёл ко второму действию спектакля: представлению героя. Туманными намёками, не выпячивая особенно своих доблестей, он упомянул о своём военном прошлом – Валентин был настолько глубоко в образе, что и сам почти верил, что это его прошлое, – вскользь обмолвился о наградах. Затем рассказал, как пахли заливные луга на острове Даманский, как бездонно ночное небо в синайской пустыне и как опасны леса далёкой Анголы… Рассказы его были так красочны, что Маргарита будто сама побывала в этих местах. Она восторгалась, удивлялась, ахала, всплёскивала руками, и приятный холодок возбуждения спускался по её спине при звуках бархатистого, хорошо поставленного актёрского голоса Валентина.

А Валентин придумывал, как заставить Маргариту снять с себя золотые украшения – остальное было делом техники. К этому был верный путь, но он требовал несколько больших усилий, чем привычная болтовня. Не прекращая своих баек, Валентин изучал собеседницу, и отвращения она у него не вызвала. Надо сказать, что его всегда тянуло к крупным формам. А в этой, хоть и не молодой уже, женщине чувствовалось что-то особенно мягкое и тёплое. Неподдельное, по-детски наивное восхищение Маргариты его рассказами пришлось Валентину по душе. Так случается в жизни: не только артист покоряет публику своим мастерством, но и благодарная публика, бывает, покоряет артиста своим вниманием.

Валентин сходил в ресторан за коньяком, и дело вроде бы понеслось к финалу по накатанной колее. Но вдруг привычный сценарий дал сбой. Расчувствовавшаяся Маргарита – не последнюю роль тут, конечно, сыграли воспоминания об отце – прониклась безотчетным доверием к этому аферисту – такое в жизни тоже случается – и ощутила непреодолимое желание исповедаться. Неожиданно для себя она выложила всё: о погибших родителях, о мучительном голоде, о страшной дороге под бомбами по льду Ладожского озера, о проваливающихся в полыньи машинах и кричащих от ужаса детях. О том, что много лет потом она вздрагивала при каждом резком звуке. Рассказала о детдоме и о том, как старшие унижали малышей и отбирали их пайки. Рассказала о негодяе-муже, тяжёлой работе, беспросветной нищете, добрых соседях и макулатурной палатке. Закончился этот рассказ слезами и объятиями.

О том, что было дальше, я умолчу. Не из ханжества, нет. Просто мой скромный писательский дар не в силах даже приблизительно передать в словах тот звездопад эмоций, который накрыл Маргариту, истосковавшуюся по мужской ласке, испепелил её, вывернул наизнанку, разложил на атомы и вновь собрал воедино. Впервые в своей практике Валентин оказался не режиссёром сцены, а статистом, но и он внакладе не остался.

К ночи Маргарита, выплеснувшая весь запас добра и нежности, заснула. Золото кучкой лежало на столе. Изрядно ошарашенный Валентин сидел напротив, смотрел то на золото, то на свою случайную любовницу, и непривычные мысли лезли в голову. Скользкий червяк сомнения буравил его сознание. А правильно ли он поступает? Разве виновата эта несчастная женщина, что с ним обошлись несправедливо? Почему она должна расплачиваться за чужие грехи?

Мечущийся взгляд остановился на кучке золота, и Валентин усилием воли выдавил червя прочь. Ничего, – упокоил он себя, – она заработает ещё и даже больше. Никому не позволено унижать его и умалять его талант. Мир должен расплатиться с ним сполна.

Валентин быстро оделся. Поезд подходил к Харькову, и дело осталось за малым: исчезнуть незаметно вместе с добычей. И пусть милиция ищет высокого отставного