Дни убывающего света - Ойген Руге

Курт молчал. Шарлотта тоже.

Только слышалось, как шуршит камыш.

Вернувшись домой, она сразу почувствовала удушливый воздух, который, словно старая тряпка, осел на легких. Причину она выяснила, поднявшись по лестнице в ванную: Мэлих и Шлингер — каждый с кисточкой в руках — мастерили в коридоре большой плакат и — очевидно, чтобы заполучить ровную основу для рисования — свернули длинную ковровую дорожку. Воздух был полон пыли.

— Что здесь происходит? — прошипела Шарлотта.

— Вильгельм сказал, — начал Мэлих…

— Вильгельм сказал, Вильгельм сказал… — передразнила Шарлотта.

В ванной она выпила таблетку преднизолона. После душа прижала ко рту мокрое полотенце, чтобы преодолеть коридор. Тем временем оба позвали в подкрепление Вильгельма.

— Что случилось, — поинтересовался Вильгельм.

Шарлотта не ответила и, прокладывая себе путь по узкому коридору, случайно толкнула Шлингера, который потерял равновесие и наступил на свеженанесенную краску — как раз на всё еще с ошибкой написанное «revolution».

— Какая муха тебя укусила?!

Шарлотта прошла дальше, не оборачиваясь, спустилась по лестнице. Вильгельм ринулся следом и загородил ей дорогу в зимний сад.

— Ты мне можешь объяснить, что случилось?

— Вильгельм, — начала Шарлотта спокойно, насколько возможно. — Тебе, наверное, известно, что у меня аллергия на домашнюю пыль.

— Что?

— Ал-лер-гия-на-до-маш-ню-ю-пыль, — повторила Шарлотта.

— Вечно ты со своей ерундой, — отмахнулся Вильгельм.

Шарлотта задвинула створки двери в зимний сад перед его носом и закрыла шторы.

Легла на кровать, слушала, как бьется сердце. Слушала чуть хриплое дыхание. На языке ощущался горький привкус преднизолона.

Так она пролежала некоторое время.

Журчал комнатный фонтан.

Она вспомнила «царицу ночи». Которую вернула в цветочный магазин, так и не увидев ее цветения.

Кстати, в Мексике у нее никогда не было астмы.

Ночью ей снились кошмары, но утром она не смогла их вспомнить. И не хотела.

Воскресенье провела за прополкой сорняков.

В понедельник услышала в новостях, что на Кубу вторглась армия, вооруженная Соединенными Штатами.

В среду армия убралась.

Товарищ Хагер больше не звонил.

Вещевая лотерея Вильгельма имела огромный успех. Окружной секретарь выступил с речью. А представитель Национального фронта вручил Вильгельму почетный золотой значок.

[глава VII]

1 октября 1989

Она уж и не помнила, сколько времени просидела на своей кровати вот так, скрестив ноги, сложа руки, как будто это и не ее руки. Она уже не плакала. Слезы высохли, и соль от них чуть пощипывала щеки.

Свет на улице был очень ярким, таким ярким, что когда она глянула в окно, глазам стало больно. Березки переливались желтым. Теплая осень в этом году, для урожая хорошо, подумала Надежда Ивановна. В Славе сейчас картошку копают, уже первые костры задымились, ботву жгут. Вот как только ботву начинают жечь, так значит и пришло бесповоротно это время, когда дни на убыль идут.

Надежда Иванова высморкалась и взяла в руки вязание, которое отложила на подушку сегодня утром, носки для Саши, но теперь она их Курту довяжет, один-то носок готов уже, а на другом она уже за пятку принялась, в носках она толк знала, много их навязала, самые первые были крохотными как кукольные, тридцать лет с тех пор минуло, но запах его волос на затылочке всё еще стоял перед ней, только о нем подумаешь, как он сидел у нее на коленках, и они играли в мальчик-с-пальчик, часами играли, или она ему что-нибудь напевала, песенку про козлика, который не слушался бабушку, он мог слушать бесконечно, забудет он ее, мальчик-то, хотя в свои два года он знал ее почти наизусть, но всё спрашивал и спрашивал: «ну почему-у-у, почему-у-у только рожки да ножки», не ожидая ответа спрашивал, рожки да ножки, да ничего не поделаешь, может он и открыточку напишет, хотя у него наверняка и более важные дела есть там, сначала же пообвыкнуть надо, Америка, она про нее знала, из телевизора, другой канал, два раза надо щелкнуть, честно говоря, она смотрела чаще другой канал, на Брежнева она досыта нагляделась, а этот как-то поинтереснее был, Америка, хотя у нее не всегда духа хватало глядеть на то, что показывали, только бы он там в грехи тяжкие не пустился, подумалось Надежде Ивановне, или, может, по телевизору показывают одно, а в жизни всё так же как и здесь, можно же вон прям посмотреть на заграницу, или это еще была Германия — там, по ту сторону озера, или Германия была Америкой, то есть частью Америки, то есть частью той Германии, которая была частью Америки — с ума тут сойдешь с этой неразберихой, и к чему это всё, если, в конце концов, везде одно и то же, как говорила Ира, только что там всё можно купить, говорила Ира, в другой Германии, которая была Америкой, но понять она этого не понимала — на площади, где останавливался троллейбус, там, где была Сашина школа, там тоже можно было всё купить, без ограничений, сколько унесешь, молоко там можно было купить, в пакетах, в Славе ей никто не верил, только вот, может, оттого что оно было в пакетах или оттого, что коровы были государственные и доили их аппаратами, не скисало оно, молоко-то, если его в тепле оставить отстояться, портилось оно, молоко, от государственных коров, а вот своя коровка, она и есть своя коровка в сарайке, простокваша с сахарком, он ее всегда любил, творожок опять же, и маслице было — всё, что нужно.

Для пятки петли надо было разделить на три части, но она никогда не подсчитывала специально, как-то само собой получалось, затем петли надо перекрестить, а потом уж прямо идти, по направлению вязки, у Курта размер такой же, вот только что носки он никогда не носил, если честно, благодарил вежливо, когда она ему их дарила, это да, а что поделаешь, коли рукам нужна какая-никакая работа, весной вот огород будет, если она доживет, но как-то же надо время скоротать до той поры, всё время телевизор смотреть, от этого дуреешь, иногда она читала книгу, которую ей когда-то вручил Курт, читать-то она научилась же, выучилась грамоте, когда в Славу приехала, где уже Советы были, только толстая она была, книга, «Война и мир», до середины дойдешь, а начало уже и забылось, за покосом-то, она помнила, какая это была тяжелая работа, сена в своей жизни она накосила много, вечером, после работы на пилораме, в августе был покос, в сентябре черед картошки приходил, вот как оно было, в Славе. А теперь у нее только огурцы, но они