Соло на швейной игле - Андрей Юрьев

Столько всего произошло с момента, когда они записывали песню, что Дэн не узнавал ее. Это он поет? Разве могут они играть так слаженно? Песня звучала мощно и четко, не придерешься, и было в ней что-то еще, некая скрытая энергия. То, что ощущалось нутром, что пряталось за словами и мелодией. Песня била в самое сердце.

В припеве подключился Лёхин вокал, получилось красиво. Можно, конечно, еще кучу разных эффектов и фильтров сверху наложить, но основа есть, и она неожиданно прекрасна. Мелодия вела вперед – второй куплет, еще припев, потом гитарное соло.

Песня разворачивалась перед ними в дождевых потоках на запотевшем ветровом стекле, в суетливых движениях бегущих мимо прохожих, в мельтешении зонтов и машин, незнакомая и до боли родная. Выстраданная.

Когда стихли последние аккорды, ни Дэн, ни Лёха не шевельнулись. Сидели и смотрели на причудливо искаженные струями воды серые здания на другой стороне проспекта. Они слушали дождь и шум под колесами машин.

– Еще раз включить?

– Не надо.

Дэн потянулся всем телом, закинув за голову руки. Приятная легкость переполняла его.

– Ну, как тебе? – спросил Лёха, заглядывая в лицо.

– А дядя Боря точно нашу песню прислал?

Лёха засмеялся:

– Ты тоже почувствовал?

– Что? – Дэн прикрыл глаза. Так хорошо и спокойно ему не было давно. Может, и никогда.

– Ну, будто это не мы играем? Все так… – Лёха пощелкал пальцами, – слаженно, что ли.

Дэн кивнул.

– Офигеть, да? Я со многими фирменными музыкантами записывался, но такого чувства у меня еще не было.

– Потому что это наше. Это – «Атолл Бикини». Ты, я, Андрюха и Санька. Поэтому и пробирает так. Мы это выстрадали, вытерпели. Таскались на репетиции, придумывали, путались, снова и снова, спорили, даже ругались. Мы ткали эту музыку стежок за стежком, как ковер, и вот закончили, смотрим на него и не можем поверить, что это наших рук дело. Вот что реально круто! Ты никогда не испытаешь такого чувства, если будешь играть чужие песни, как бы хорошо у тебя ни получалось. Там чужие и пот, и слезы, надежды и разочарования. А это, брат, наше, и никто этого не отнимет. Твой гениальный рифф и мои слова, – Дэн говорил, не поворачивая головы к Лёхе. Смотрел вперед, в дождь. – Я помню ночь, когда их сочинил. У меня тогда волосы на руках дыбом встали. Как будто ангел-хранитель мне эти слова на ухо нашептал… А помнишь, как ты придумал гитарный ход?

– Конечно! У дяди Бори на студии был ремонт, и мы репетировали в чертовом курятнике на Белорусской, – он засмеялся.

– Точно. Это – часть тебя, как и ты всегда будешь частью этой песни, как и мы навсегда останемся в ней частичками друг друга, песчинками, мать его, «Атолла Бикини»!

– Никто этого не отнимет, – шепотом повторил Лёха.

– Слушай, мне уехать нужно ненадолго, – сказал Дэн.

– Что? Уехать?

Ему не пришлось притворяться, что он не знал о Новосибирске. После всего сказанного Дэном мысль о том, что он может покинуть их в тот момент, когда решается судьба, была для него слишком абсурдна.

– Как уехать? Куда?

– В Новосибирск… Так уж вышло. У меня мама заболела, надо лететь.

– Мама?

– Но я вернусь через месяц, как только все там улажу.

– А как же песня? Что с продюсером?

– Я же говорю, вернусь, и все разрулим. Никуда оно не убежит. Она же наша, эта песня. Вот она, – Дэн показал на флешку. – Ну, если хочешь, покажи ее своему продюсеру. Может, что и получится.

– Слушай, Дэн, ты не злись, но Кристина мне все рассказала, – Лёха решил играть в открытую. – Про иголку и все остальное…

– Что? – Дэн просто не поверил собственным ушам. – Крис?

– Ну да, Кристина. Старик, она переживает и просила с тобой поговорить. Вот я и говорю, – Лёха облизнул губы. – Не надо тебе ехать, чувак. Сам посуди, ну что это тебе даст?

Дэн молчал.

– Мне жаль, что такая фигня с тобой случилась, брат, но что есть, то есть. Уже не исправить. Только хуже сделаешь. Уедешь, а как же работа, Кристина, наша группа?

Дэн покачал головой:

– Все уже решено. Я и билет купил. Улетаю в субботу.

– Черт! – Лёха ткнул кулаком в руль.

– Ты вот что, – Дэн заглянул ему в глаза, – не говори никому о том, что знаешь, ладно? Как я и сказал, мама у меня болеет, понял?

Лёха кивнул:

– Ты не злись, я же как лучше хотел…

– Ну, офигеть! Просто заговор какой-то за спиной устроили…

– Прости, брат! Обещал ей поговорить с тобой… Да и потом, правда, как-то все это…

– Ладно, – оборвал его Дэн, посмотрев на часы, – мне пора.

– И что, не поиграем даже перед твоим отъездом? – спросил Лёха.

– Теперь только летом.

Дэн приоткрыл дверь, повернулся к Лёхе, хотел что-то сказать, но лишь хмыкнул неопределенно и махнул рукой.

– А песня классная! – крикнул Лёха, но Дэн уже выскочил. Натянул капюшон и поспешил в офис. По ту сторону дождя сидел, схватившись за руль, Лёха и провожал Дэна взглядом, пока тот не скрылся за углом.

***

Разница по времени между Москвой и Новосибирском четыре часа. Когда в Москве полдень, в Энске шестнадцать часов. Темнеет. А еще там на целых четыре часа ближе к лету.

Дэн хотел сделать маме сюрприз – просто заявиться домой после прилета, но передумал. Лучше предупредить заранее. Мамино сердце надо жалеть, все-таки уже шестьдесят восемь.

Усмехнулся мысленно: «А она меня жалела, когда иголку в голову толкала?»

Долго не мог собраться с духом, чтобы позвонить. Еще и по времени разница. Лучше всего сделать это утром до работы, но он смотрел на экран мобильника с буквами МАМА, сидя на кровати, и не решался нажать на зеленую кнопку. Что он ей скажет? Как теперь с ней разговаривать? Так и не позвонил.

Весь рабочий день Дэн с параноидальной периодичностью залезал в адресную книгу и пялился на эти белые буквы на черном фоне. МАМА. Видит бог, она обидится, если он не позвонит. Милая старенькая мама. И тут же било по мозгам, как током, воспоминание о проклятой иголке. Не вязалось это все. Пусть и было тридцать один год назад, почти полвека, но не могла же она так сильно измениться? Его МАМА не поступила бы так! Если подумать, то и отец бы ей не дал. Просто бред! Словно болезненный кошмар снова и снова носился по замкнутой ноющей петле.

Завтра пятница, до отъезда останутся сутки. Нужно звонить