Разговоры в рабочее время - Нелли Воскобойник

в Претории, и после окончания медицинской школы его отец (врач, разумеется) уговорил его поработать в палаточном госпитале, раскинутом на огромной территории где-то на юге Свазиленда. Больные сходились туда самотеком и занимали приглянувшиеся им места – кто в палатках, кто просто под деревом. Контингент был не балованный, еду разносили для всех, не сверяясь со списками. Часть пришедших, вероятно, так и остались незарегистрированными. Некоторые умирали прежде, чем к ним успевал подойти врач.

Отец снабдил Цви бесценной старой книгой «Справочник молодого практикующего врача», в нем были подробные инструкции, как делать манипуляции, которые врач еще никогда не делал сам. Инструкции носили безупречно практический характер. Например, по поводу интубации имелось такое указание: «Если вы никогда раньше не делали интубацию, скажите вашей медсестре, что хотите посмотреть, умеет ли она делать эту несложную процедуру. Если умеет – внимательно следите за ее действиями. Если же нет – посадите больного в позицию…»

Он замечательно рассказывал, и мы не могли не хохотать, слушая, как они выписывали из госпиталя старичка, которому хотелось умереть у себя дома, в далекой провинции. И как санитар провожал его на поезд с ведерком морфия, которого по расчетам врачей должно было хватить, чтобы утолять боль, глотая три раза в день по ложке, до самой его близкой смерти.

Забавно было то, что от врачей того госпиталя неуклонно требовали носить галстук: традиция английского врачебного этикета не могла быть нарушена ни под каким видом. В этом смысле у нас Цви получил роздых и полную свободу. Он приезжал на работу в шортах на велосипеде. Я отлично помню, как, опаздывая на пятиминутку, он бегом мчался по коридору вот в таком виде: огромные кроссовки, выше – голые волосатые ноги, выше – грязный и мятый медицинский халат, а на голове – велосипедный шлем с зеркальцем заднего вида, который он забыл снять.

Доктор Бродский

星の光は冷たいものだが、

あの星の 光だけは

灼けるようだ。

Доктор Бродский был хорошим кардиологом. Когда-то я водила к нему маму. Потом мы встретились в нашем отделении. Он лечился у нас несколько лет, и при каждой встрече мы очень дружелюбно общались. Его фамилия приятнейшим образом сочеталась с настоящей поэтической одаренностью. Он писал, и даже опубликовал книгу. И даже на японском языке. То есть он писал и по-русски, и по-японски и охотно переводил свои и чужие стихи туда и обратно. В эпиграфе – его танка, не знаю уж, что там написано…

Однажды он вызвал меня в коридор из общей комнаты и, смущаясь, спросил, не можем ли мы обстоятельно поговорить в уединенном месте. Я была жутко заинтригована. Трудно представить, о чем со мной можно обстоятельно поговорить, да еще на тему, которая требует сосредоточенности и уединения. Мы зашли в мой кабинет, уселись во вращающиеся кресла, и он рассказал мне удивительную историю.

Оказалось, что доктор Бродский написал сценарий для художественного фильма. Неполнометражного, но все же… И более того, он сам снимает его в качестве режиссера. Но впереди меня ждал сюрприз. В сценарии была роль, которая идеально подходила для меня. То есть это я идеально подходила для нее. «Вы представляете, – возбужденно описывал он, – в первой сцене ваша героиня появляется в кимоно с грудным младенцем на руках! Я, когда писал, видел ваше лицо!»

Я весьма уважительно отношусь к своей персоне, но внешний образ – самая слабая сторона моей личности. Я смолоду невзрачна, двигаюсь неловко и, если случайно вижу себя в зеркале, не успев собраться, чтобы соответствовать своему внутреннему образу, – ужасаюсь и не могу смириться, что именно это я и есть. И себя-то изобразить не умею, а уж японку в кимоно…

Я отказалась. Автор был огорчен. «Нет, погодите, – сказал он, – вот вам сценарий. Прочтите. Не может быть, что вы не захотите сняться в такой роли. Я не могу заплатить вам много, но мы подпишем контракт…»

Я засмеялась и взяла текст. Он тоже улыбнулся, и мы попрощались.

Я прочла сценарий. Это была шпионская история. Что-то о молодых людях в Осаке: он русский, она японка… любовь, ЦРУ, МОССАД. Соседка по лестничной площадке сочувствует молодым, иногда присматривает за их ребенком – вот ее-то я и должна была играть.

Сюжет был динамичным, отлично развивался и заканчивался весьма неожиданно: моя шестидесятилетняя героиня, на этот раз в брюках и куртке, внезапно достает из кармана пистолет и говорит, твердо глядя в глаза собеседнику: «Нет, эти документы заберу я! Я полковник КГБ! Можете звать меня Галиной Васильевной».

Кимоно, полковник КГБ и стальной взгляд, и пистолет в недрогнувшей руке – все это предназначалось мне?

Я села в кресло и привычно нащупала языком ампулу в пятом зубе. Ну что ж – дело сделано! В Конторе будут мной довольны!

Агент Европы

Несколько лет назад Международное агентство по атомной энергии решило, что оно не может оставаться равнодушным к низкому уровню лучевой терапии на окраинах развалившегося Советского Союза. Они начали с того, что купили для онкологического отделения Центральной Алма-Атинской больницы новенький симулятор наилучшего по тем временам качества. Симулятор представляет собой сложный прибор, включающий рентгеновский аппарат и даже компьютерный томограф. И к ним еще несколько устройств, позволяющих индивидуально, точно и надежно планировать облучение онкологических больных. Оборудование было оплачено Европейским агентством по атомной энергии, доставлено в целости и смонтировано в соответствующем помещении.

Следующим этапом должно было стать обучение сотрудников. Однако тут дело застопорилось. Инструкторы не знали казахского, а алма-атинские техники не понимали английского.

Бывалое Агентство быстро нашло выход. Точно такой же симулятор стоял в нашей иерусалимской больнице Хадасса. И работали на нем люди, говорящие по-русски. А точнее, мы с Любой. Но тогда и в Казахстане по-русски понимали все. И Любу послали от МАГАТЭ объяснять тамошним коллегам что к чему. Заодно и составить отчет о том, насколько эффективно, с Любиной точки зрения, казахское министерство здравоохранения использует полученное оборудование.

Любу встретил в аэропорту Алма-Аты больничный уазик и отвез в гостиницу, за которую Объединенная Европа платила ей семьдесят евро в сутки. Гостиница привела в уныние. Было воскресное утро. На завтрак предлагали йогурт и холодную конину. Конину следовало есть гнутыми алюминиевыми вилками.

Позавтракав, Люба решила пройтись по городу. Она бродила по улицам, разглядывала синие горы вокруг, зашла на рынок, полюбовалась фруктами, прошлась по центральной улице, оценила новую мечеть с золотым куполом. Печального вида человек подошел к ней и, стесняясь, спросил:

– Извините, не обижайтесь на меня, вы еврейка?

Люба кивнула.

– Тогда почему, почему, – с жаром продолжил он, – вы