Золотой воскресник - Марина Львовна Москвина

– У меня трехтысячник – лонгселлер, – важно сказал Лёня.

– Трехтысячник – лонгселлер не бывает, – заметил Серёга.

– Ну, это у кого как…

* * *

Идем с маленьким Илюшей по улице, хотели на лавочке отдохнуть, но не стали торопиться: там сидела женщина и разговаривала по мобильному телефону очень громко.

– Зачем мне эти жалкие извинения, если каждое говно, которое ты считаешь своим близким другом, считает для себя возможным меня оскорблять… – услышали мы и, не сговариваясь, пошли дальше.

* * *

В Доме творчества писателей Серёжа Лукницкий, сильно повзрослевший с тех пор, как мы с ним учились на журфаке МГУ, делился со мной своей творческой лабораторией.

– Я подхожу к первому встречному и спрашиваю: “Погибнет такая-то?” (героиня моего детектива). А здесь все добрые, отвечают: “Не-е-ет…”

* * *

У Льва нашего публикация про жизнь крестьян в условиях империализма обнаружилась в журнале “Сахарная свекла”.

* * *

– Итак, вас обвиняют в шарлатанстве. Вы продали своим клиентам эликсир молодости. У вас уже были судимости?

– Да, в 1650-м, 1730-м и 1890 годах.

* * *

– Я образы Тишкова не совсем понимаю, – поделился со мной посетитель Лёниной выставки, – они мне как-то не близки. Вот знаете, что мне нравится? “Петрович” Андрея Бильжо!

* * *

Этот человек рассказал анекдот:

– Что может дилетант?

– Построить ковчег.

– А что может профессионал?

– Построить “Титаник”.

* * *

Подарила свою книжку о путешествии в Японию зубному врачу Алексею Юрьевичу. А там сплошь про дзен-буддизм и совсем ничего про интересующую его японскую технику.

– Знаете, чем вы отличаетесь от Дины Рубиной? – сказал он мне прямо. – Рубина пишет то, что интересно и ей и читателю. А вы пишете то, что интересно только вам.

* * *

Лёня приходит домой с авоськой продуктов.

– Хотя мне сказали, – говорит, – что ваша супруга брала уже. Я спросил: что? “То-то и то-то”, – они мне перечислили.

* * *

В издательстве “Книга” Аркадий Троянкер задумал выпустить поэмы Пушкина с иллюстрациями звездных художников: Юлия Перевезенцева, Сергея Бархина, Андрея Костина, Игоря Макаревича, Николая Попова, Юрия Ващенко с трубкой и Лёни Тишкова. На помощь художникам из Эстонии вызвали Юрия Лотмана. Собрались в издательстве, Лотман – во главе стола, роскошный, с седыми усами. Троянкер предоставил ему слово.

– Как на военном совете, – сказал Юрий Михайлович, – первым выступает младший по чину.

* * *

В белой рубашке с расстегнутой верхней пуговкой, в нагрудном кармане ручка, Лотман выпил воды, вытер ус.

– Мы тут собрались подышать тем воздухом, – сказал он. – Это настолько разные поэмы, что если бы мы не знали такого человека – Пушкина, то нашли бы много умных доказательств, что они принадлежат разным людям. Так и художники – пусть будут разные, не обезличенные. Да, иллюстрировать Пушкина – это кощунство. Но уж кощунствовать – так смело! Ничего нет хуже, чем робкий грех. Нельзя иллюстрировать Пушкина с осторожностью и боязнью. Раз нам предстоит диалог – надо поговорить с Пушкиным на равных.

– Как бы не превратиться в многозальный мавзолей! – заметил кто-то.

– Чтобы избежать “мавзолея”, надо искать неведомые и неожиданные связи с пушкинским текстом, – ответил Лотман. – Хотя вещи у Пушкина многопластовые, сам он, иллюстрируя “Онегина”, снял лишь поверхностный ироничный слой. Лермонтов лучше художник, чем Пушкин. А Дельвиг – художник для интимного круга…

– Станет ли Пушкин собеседовать с нами? – спросил Юра Чарышников.

– Почему нет? – отозвался Лотман. – Пушкин был очень деликатным человеком…

* * *

Окно распахнуто, середина мая. Лотман сидит за столом, подперев голову большой ладонью в пол-лица.

– Но готов ли зритель книги к такому сборнику, вот в чем вопрос? – прозвучал голос Юрского. Лицо его заслонял от меня малиновый букет флоксов.

– Неважно, – ответил Лотман. – Книга создается, и она может ждать своего читателя – с тем чтобы его немножко облагородить. У каждой поэмы своя судьба. “Братьев разбойников” иллюстрировали 21 раз с 1825 года. “Графа Нулина” – 20 раз. “Домик в Коломне” – 16 раз с 1832-го. А поэму “Вадим” не иллюстрировали ни разу.

Тут грянул гром и хлынул ливень. Я хотела закрыть окно.

– Не закрывайте, – попросил меня Юрий Михайлович. – А то мы задохнемся!

* * *

Все проголодались, у кого-то вдруг оказался батон.

Художники, артист Юрский, Троянкер, Лотман – стали отламывать и есть, запивая водой.

Юрий Михайлович, заговорщицки:

– Если сюда придут и спросят: “Что вы тут?” – ответим: “Хлеб едим…”

* * *

Моя подруга Жанна никогда не была в крематории и, когда мы провожали нашего друга поэта Колю Ламма, думала, что сейчас будет полыхать погребальный костер…

* * *

“Выловила прекрасное выражение. Несу, как пойнтер утку. ЗАТАБУНИТЬ. А?! Вдруг вам понадобится?” – пишет мне моя ученица Юля Говорова.

* * *

Я дала Жанне книгу “Как работать с ангелами” – у кого что попросить. У Рафаила – здоровья, Михаила – защиты, Задкиила – радости, Уриила – работы, у кого– то – потерянной вещи. Все всё выполнят с радостью.

– Я не стала просить здоровья сыну или мне – счастья, – сказала Жанна. – Но у меня давно пропал кожаный ремешок, а мне он нужен, ну я об этом и попросила.

– Побоялась, – вздохнул Лёня, – что они слишком сложные просьбы не смогут выполнить и им будет неудобно…

Подайте в честь осеннего равноденствия

“Мы с Юрой Ковалем облюбовали кафе у Никитских Ворот, у церкви, где венчался Пушкин, на открытом воздухе, там ветерок обвевает, – рассказывал художник Леонид Сергеев. – Сидим, из ЦДЛ идет молодой человек, увидел Коваля:

– Ой, вы такой писатель – настоящий. Скажите, как писать?

– Я тебе сейчас открою секрет, – сказал Коваль. – Иди бери по сто грамм.

Тот взял, сел с нами. Коваль выпил, закурил и говорит:

– Писать надо о том, где сейчас находится твоя душа. Душа ведь не с нами обычно, а где-то еще. Вот об этом и надо писать.

Тот пожал ему руку, поблагодарил и отправился дальше, по своим делам”.

* * *

– Пишите о вечном – вечными словами, – советовал Коваль.

* * *

– Чудовищно усатый рассказ, – он говорил кому-то неодобрительно.

* * *

Еще он говорил:

– В этой вещи есть привет, который некому передать…

* * *

– Стою за творожными сырками у ларька, – докладывает Бородицкая, – а какая-то тетка – продавщице: “Я живу в дискомфорте по двум параметрам: у меня нет хорошего пушистого веника и удобной мочалки”. А?!! В дискомфорте она живет – по двум параметрам!!!