Золотой воскресник - Марина Львовна Москвина

На семинар молодых писателей, который мы вели с Бородицкой в Доме литераторов, я зазвала Юрия Коваля и его друга – писателя и художника Леонида Сергеева. Они направлялись из ресторана в гардероб.

– Учти, мы очень нагрузились, – сказал Леонид Анатольевич. – Я еще ничего, а Юрка совсем плохой.

Ну, я их привела, пышно представила, все с замиранием сердца уставились на них.

– Читайте, – говорит Коваль.

Прослушав небольшой рассказ, Юрий Коваль обратился к автору:

– Дай мне страницу посмотреть. Ой, не вижу ничего. Лёнь, у тебя очков нет? Ни у кого нет очков для меня? Ладно, издалека постараюсь разглядеть. Уже вижу, что рассказ – длинен. “– Хорошо! – испуганно вскричал папа”. Что это еще за “испуганно вскричал”? Диалог должен говорить сам за себя. Надо тебе – скажи “сказал”. А лучше – ничего. Я ж не говорю: “сказал разгневанный Юрий Иосич”!

– Дурак ты, Юрка! – вмешался в разговор Сергеев Лёня. – Глаза-то залил, вот и придираешься. В литературе нет готового рецепта! А Скотт Фицджеральд? А Хемингуэй? Что хотели, то и писали! Мне рассказ понравился. Есть интонация, и у него лицо талантливое!

Они закурили.

– Запомните, – произнес Коваль, и мы запомнили это навсегда. – Главное – не опускаться до современности! Как Генка Снегирёв говорил мне. Я стал ему читать: “На дачном участке росли три сосны…” – “А я и слушать не буду дальше, – сказал Снегирёв. – Что это за «на дачном участке»? Надо работать вечными категориями!” И я начал так: “Росли три сосны…”

* * *

– Запомни, если ты кильнулся на каяке, – учил меня знакомый Кукин, – не надо звать, кричать, суетиться, а надо, как учили, – глотать воду. Мы как-то с Колькой малокровным кильнулись. Я бы доплыл, а Колька – нет. Я говорю: “Ну я тебя не брошу, не поплыву, с тобой останусь. Давай, – говорю, – глотать воду, как учили”. Но нас спасли. Кто-то проплывал мимо…

* * *

– Нельзя простить и не дать! – говорила мне Дина Рубина. – Это две вещи несовместные, как гений и злодейство! Едва только встанет этот вопрос, сразу давай, без промедленья, хотя бы ради мира на земле!..

* * *

– Сидим с Михалковым в президиуме на открытии “Книжкиной недели”, – рассказывает Яков Аким, – дети сделали поэтический монтаж, чтецы, певцы, танцоры, звучат приветственные речи, поздравления. Вдруг Михалков наклонился ко мне и сказал: “В-вот так и ж-жизнь пройдет…”

* * *

Ветеран журналистики Тильда Осиповна позвонила Люсе:

– Людмила Степановна, у меня в мае будет день рождения. Мне исполнится девяносто пять лет. Поскольку все мои знакомые умерли, я беспокоюсь, что мне никто не позвонит, не поздравит и не подарит подарков!

– Ничего подобного! – сказала Люся. – Я вас обязательно поздравлю и что-нибудь подарю! Что вам купить, только честно? Коробку конфет? Или большой торт? Или большую хорошую палку колбасы?

– Нет, если можно, пару плиток шоколада.

– И я купила ей ТРИ плитки шоколада, – сказала Люся. – Пришла и принесла. А она такая молодец, ни одной морщинки, легкий румянец играет на щеках, причесочка – а-ля двадцатые годы, грациозно ходит по квартире, пританцовывая, что-то напевает, все у нее старинное, и повсюду фантики от шоколадных конфет.

* * *

– Зачем ты отдаешь нам деньги, зачем? – недовольно говорила Люся. – Ты наша дочь, ты нас должна обдирать!

* * *

Яков Аким:

– Я был в издательстве “Детская литература”, и там такое запустение, как будто бы морили тараканов…

* * *

На книжном фестивале один французский издатель, выступая перед первоклассниками, на протяжении сорока минут рассказывал о своих занудных издательских проблемах, конфликтах с начальством, каких-то организационных обломах, финансовых неурядицах и пр. Да еще с последовательным переводом.

– Он что, не понял, что перед ним дети? – удивлялся Лёня. – Наверное, подумал, что это взрослые русские так выглядят!..

* * *

– Я ел вишни и задумался о смерти, – сказал Лёня. – Во вкусе вишни есть ощущение быстротечности жизни.

* * *

У нищего на картонке написано:

“Подайте в честь осеннего равноденствия!”

* * *

Коваль очень гордился своим неологизмом.

Это был глагол – “олорде́л”.

* * *

Отправляясь в Париж, Лёня спрашивает:

– Что тебе привезти?

– Привези мне ботинки.

Он обрисовал мою стопу для ботинка и все боялся, что его как начнут на таможне шмонать, примут этот рисунок за неучтенное произведение искусства, отберут и напишут телегу в Министерство культуры.

– А, ладно, – махнул он рукой, – скажу, что везу в Антропологический музей отпечаток ноги неведомого животного!

* * *

Сергей:

– У тебя, Марин, форсу много, а славы мало. Вот у Лёни славы – на весь мир. Хотя я не понимаю – почему…

* * *

Мой деверь пожаловался, что работать ему осталось два месяца до пенсии, молодые теснят, подпирают со всех сторон, а я, говорит он, как хромая утка.

– Тебя надо на “кладбище слонов”, – сказала папина сестра Надя. – У нас на работе было такое место – туда ссылались все доктора наук, старые завлабы, которых неудобно было выгнать взашей из-за их заслуг, вот они сидели в одном отделе на полставки, и все к ним приходили за советом.

* * *

Дизайнер Логвин, чей девиз “Жизнь удалась”, начертанный черной икрой по красной, прогремел на весь мир, – спросил у незнакомой девушки на выставке:

– Можно я вас поцелую?

– Нет.

– Я почему-то так и подумал, что вы откажете, – сказал Андрей.

– Ну и зря, – я вмешалась в их разговор. – Логвин, между прочим, лауреат Государственной премии!

– Лауреатов Государственной премии много, – она ответила, – а я одна.

* * *

В Ханты-Мансийске после выступления зашли с поэтами и менестрелями Андреем Усачёвым и Сашей Пинегиным в ресторанчик. Там на всю катушку гремела какая-то попса.

– Можно сделать потише? Или совсем выключить? – попросила я. – Тишины – на триста рублей!..

Усачёв:

– Тишины – на все!..

* * *

Владик Отрошенко:

– Мариночка! Мне от тебя звонили из журнала “Кукарекум”. А он глянцевый?

– Ну, в какой-то степени…

* * *

Мы с Лёней Тишковым чем-то отравились. Расстройство, всех тошнит, ничего не хотим, а есть-то надо. Купили мороженое. И оно нам очень понравилось.

– Вот у нас мороженое хорошо получается в стране, – говорит Лёня. – Единственный продукт!..

* * *

– Надо всегда быть румяным, – учила меня Люся. – Тогда все подумают, что ты веселый, потому что грустных румяных не бывает.

* * *

Наш сын Серёжа, давно мечтавший о северных странах, собрался на мыс Нордкап с восьмидесятилетней бабушкой и другими ветеранами журналистики.

– Но когда я увидел всю эту компанию возле разболтанного, видавшего