Золотой воскресник - Марина Львовна Москвина

свою выставку в Париж. – Прилететь, лечь спать и – НИКУДА! Ну, может быть, с министром культуры на выставке выпить коктейль – и на боковую!

* * *

– Я Москвина, приехала из Москвы, – говорю директору детского красноярского театра, – чтобы узнать у вас, товарищ Язев, как язей ловить?

* * *

“Мариночка, – пишет мне Юля Говорова, – сегодня у меня на руках умер мой попугай Жакоб (серый жако). Я пишу «мой», потому что ко мне он был по-особенному привязан, предлагал руку и сердце, ухаживал, ворковал со мной. Жако всегда выбирают одного. Он с нами прожил полтора года. Сейчас эта клетка пуста. Но я люблю и помню мальчика. (Хотя вскрытие показало, что это девочка. Такое бывает иногда – при жизни пол птиц иногда трудно определить, особенно если живут без пары.) Но для меня он мальчик.

Будем счастливы…”

* * *

Мой папа Лев всегда советовал мне:

– Что бы ни случилось – просто улыбайся, и все…

* * *

В утопическом проекте всестороннего обмена художники Герловины обратились к народам и племенам с призывом обмениваться странами, жизнями, документами, деньгами, возрастом и политическими режимами.

* * *

– Хватит ли мне жизни, – говорил художник Юра Шашкин, – убедить вас побывать в Исландии? Это ж самые лучшие места на Земле – Исландия и… Голландия!

* * *

– Мамочкин Эдуард! Вас просят пройти в восьмой вагон!

* * *

– А ты спросил у них про кота? – говорю Лёне. – Как он поживает?

– Я про кота, когда звоню, не спрашиваю, – ответил Тишков. – Как про рыбу в аквариуме. Или фикус. Ты же не звонишь, не спрашиваешь, как твой фикус в горшке? Только если ты ботаник…

* * *

Анатолий Мороз, главный редактор журнала “Пионер”, вспоминал, как его знакомый, впервые очутившись за границей, ради интереса пошел в кино на какую-то порнушку. Анатолий Степанович случайно встретил его на улице, когда тот в разгар вакханалии выскочил из кинотеатра – весь в поту, сам красный, уши красные!

– Лучше б я на эти деньги, – сказал он, отдуваясь, – внучке шапочку купил!

* * *

– В свою новую повесть “Бильярд по-кармановски”, – сказал Юрий Коваль, – я смело ввел эротическую сцену – поцелуй через бочку с солеными огурцами.

* * *

В “Малеевке” по дороге в столовую в сумерках я встретила эксгибициониста. Эта встреча так меня удивила, что я описала ее в одной из глав романа “Гений безответной любви”.

Главу для пробы я дала почитать поэту Якову Акиму. Думала, это его позабавит.

Смотрю, он ни разу не улыбнулся и с каждой страницей становится все мрачнее и задумчивей. Я заподозрила неладное и спрашиваю:

– А знаете ли вы, Яков Лазаревич, кто такой эксгибиционист?

– Нет, – он честно ответил. – Но это и неважно. В твоем романе кто-то столечко поймет, – он показал пять миллиметров. – Кто-то вот столько, – и он увеличил расстояние, как рыбак, рассказывающий о пойманном карасе. – Кто-то столько! – он распахнул объятия. – А кто-то вообще ничего! – мой учитель уронил руки на колени. – Но интересно будет всем! – закончил он благожелательно.

* * *

Дина Рубина:

– Я же совершенно равнодушна к датам, в отличие от душ и лиц…

* * *

– Открыла газету, увидела – “АРОНОВ” в черной рамочке, – рассказывает Марина Бородицкая. – Выскочила из дома, стала метаться по городу, нырнула в какую-то забегаловку – совершенно одна, взяла рюмку водки и выпила ее, глотая слезы. Потом вышла на улицу и почувствовала: без Сашки Аронова – как город осиротел! Шестьдесят семь лет, – вздохнула она. – Да, в общем-то, для сильно пьющего поэта – это немало.

* * *

Марина переводила сборник английской поэзии семнадцатого века. Перевела четырнадцать английских поэтов, уже с облегчением поставила Finis. Снизу приписала “Ура!”. А потом после восклицательного знака нарисовала вопросительный… и принялась переводить пятнадцатого, которого исключили из списка за то, что он дружил с Кромвелем.

– Ну и что? – сказала сама себе Бородицкая. – Мало ли кто с кем дружил?

* * *

– “Приветствуйте каждого – как скрытого Бога…” – читаю Серёге.

– …Или же кота в мешке… – подхватывает сынок.

* * *

Мужичок в сберкассе внимательно разглядывает серьгу впереди стоящей женщины.

– Я очень извиняюсь, это золото?

Она, не оборачиваясь:

– Напыление.

– А я золото мыл всю жизнь. У меня друг Мортимер Гаврилыч Огородников – рост метр с кепкой! – а все жилы знал.

– На пенсию-то намыл? – спросила занявшая за ним очередь старушка.

* * *

В “Переделкино” одно время никудышно кормили. Замдиректора Дома творчества устроила поварихе мастер-класс – как варить компот: не просто бухнуть в кастрюлю сухофрукты из пакета, но – лимончик добавить с имбирем, клюковки, горсть изюма…

А ту перед Новым годом бросил муж, на другую променял и перед тем, как хлопнуть дверью, заявил: “Теперь ОНА будет мне готовить пищу!”

– Что ляпнул повару, садист! – возмущался Лёня. – Понимаю, я высказал бы тебе такое, ты бы поняла и простила…

* * *

– Я встретил Бояринова и говорю: “Вы же вор!” И сразу мне на голову падает льдина…

* * *

Художник Игорь Смирнов:

– Орехов мне шьет, что я наполовину еврей…

* * *

Искусствовед Ольга Свиблова:

– У вас Лёня как хорошо настоявшийся коньяк!

* * *

Женя пошел на поминки к соседу Лёше и так о нем отзывался задушевно, как тот в лесу хорошо собирал ягоды, грибы и орехи – во-от такие торбы приносил, и что он, Женя, Лёшу всему учил, даже как быть с женщиной…

* * *

– Вы знаете, что Лев Кассиль до того любил спорт, что умер от обиды, когда по телевизору смотрел футбольный матч и Марадона забил нам два гола? – спросила у меня секретарь детской секции Союза писателей.

Я этого не знала.

* * *

Инструктор по туризму Гена Королёв:

– У меня турист в Театре на Таганке работал. Я спросил: можешь познакомить меня с Высоцким? “Могу. Бери бутылку и приходи”. Я пришел. Он провел меня за кулисы: “Готовь бутылку”. Я приготовил. Он позвал Высоцкого. Представил меня, мы пожали руки. Выпили. У меня была колбаса. Но мысли никакой не было. Я молчал. Экспромтом. Так мы стояли и смотрели друг на друга. Потом Высоцкий сказал: “Вы, ребят, извините, у меня там… это… «Добрый человек из Сезуана»…”

* * *

Разоблачили фальшивых батюшек – они в подземном переходе устроили сбор пожертвований. Все ранее судимы: “Братья и сестры!..”

* * *

– Пока дойдешь до Колизея, рука устанет здороваться, – говорил наш приятель Домиано.

* *