Золотой воскресник - Марина Львовна Москвина

Питера и просит порекомендовать своего друга в издательство, где у меня вышла “Мусорная корзина для Алмазной сутры”. Тот прочитал “Корзину” и стал пластать такие же романы из маленьких новелл.

– Пишет, как ты, даже лучше! – рекламировал его Роньшин. – Во всяком случае, больше, чаще…

– …и темы более актуальные, – подхватил наш Серёжа, – и денег почти не просит…

– …наверно, сам готов заплатить… – говорю.

– Тогда давай его нам в “Открытый мир”! – с заметно возросшим интересом сказал Сергей. – Мы ему откроем дорогу к славе.

* * *

В экспедиции за полярным кругом один геолог учил меня варить борщ:

– Бросай в котелок все лучшее, что у тебя есть, и побольше, – он говорил. – Не скопидомничай: ой-ой, лавровых листков раз, два и обчелся, томатной пасты кот наплакал, соли на донышке, капусты в обрез, картошки с гулькин нос, и – неделя до вездехода. Бросай – не жалей. Пускай у тебя хотя бы раз получится вкусный борщ! Тогда у всех сложится впечатление, что ты хорошо готовишь!

* * *

У Якова Акима родилась внучка.

– И сколько весит? – я спрашиваю.

– Да килограммов пять, – отвечает Яков Лазаревич.

* * *

Писатель Евгений Попов на праздновании старого Нового года в журнале “Знамя”:

– Идем как-то с Горенштейном, – рассказывает, – а навстречу писатель Кожевников. “Видишь, идет Кожевников? – говорит Горенштейн (писатель, автор сценариев “Соляриса” и “Рабы любви”). – На́ тебе мою палку – ударь его”. Я говорю: “Это твоя палка. Ты и ударь”. А он: “Ну, понимаешь, мне как-то неудобно…”

* * *

Яков Аким, слушая по телевизору американского проповедника:

– Свою биографию он ловко сочетает с выжимками из Библии, и я мысленно поблагодарил его, что он в своей проповеди позволил хоть немного, но выпить.

* * *

– В этом смысле настало некоторое протрезвление, – сказал Яков Лазаревич по поводу отмены сухого закона.

* * *

Сын Люсиной подруги зовет маму с племянницами в Африку. А ей 89. Что делать?

– Даже и не думай, – сказала Люся. – Даже не думай! – с жаром повторила она. – …Бери девочек – и лети!

* * *

Люся – мне:

– Господи! Танец живота! Зачем тебе это надо – корячиться? Лучше бы пошла в Школу Айседоры Дункан!..

* * *

Выступали на радио “Свобода” с директором Центра образования Сергеем Казарновским.

– Мы должны делать все, чтобы ребенок не чувствовал себя виноватым, – сказал он. – К примеру, дети забывают за собой спускать в туалете. Поэтому культура может начинаться с того, чтобы унитаз был без полочки, а сразу дырка!

* * *

Встретила Гену Калашникова в ЦДЛ, он познакомил меня с поэтом Мишей, своим хорошим приятелем.

– Этот Миша, – тихо сказал Гена, – всегда так звонит не вовремя – ну, знаешь, бывает: жена ушла, пришел налоговый инспектор, с потолка течет вода, от свечи загорелись шторы. Тут обычно звонит Миша и спрашивает: “Старик! Как ты думаешь, можно так сказать: «Муравьеда горделивая походка»? Вот это слово «горделивая» не кажется тебе неуместным?” Ты отвечаешь: “Старик! Я никогда не видел муравьеда. Может, у него действительно походка горделивая?..” А закончить с ним разговор можно только механически…

* * *

Мне Юрий Коваль говорил:

– Проза должна быть такой, чтобы хотелось поцеловать каждую написанную строчку.

А Татьяне Бек:

– В руках Творца, – говорил он, – должно быть ощущение уверенности и счастья.

* * *

Таня Бек бандеролью прислала мне свою новую книгу стихотворений “Облака сквозь деревья”.

– Получила, – говорю ей по телефону, – прижала к груди – гудят токи. Открыла – брызнул свет.

А Таня:

– Так что же я, по-вашему? Торшер?

* * *

В фойе Дома литераторов киоскер попросила меня постоять присмотреть за книгами. Тут Миша, друг Калашникова, схватил шпионский роман за триста пятьдесят рублей с ценником и торопливо направился в гардероб.

Я говорю:

– Гена! Твой друг Миша утащил книгу. Ну-ка догони и отбери!

– Как же я найду слова, – в изумлении проговорил Гена, – чтобы выразить эту мысль?

– Не знаю, – говорю, – а только беги, да побыстрее.

Калашников догнал Мишу и сказал ему буквально следующее:

– Миша! Ты забыл положить обратно книгу, которую взял посмотреть.

* * *

На банкете по случаю завершения литературной конференции в доме отдыха “Сосны” писатель Анатолий Ким подозвал официанта:

– Можно чаю?

– Чай мы не приносим.

– Но у нас за столом собралась иностранная делегация, – доверительно сообщил Ким. – Я, как видите, японец. Вот сидит индийский принц с супругой, – он кивнул на Арбатовых, – этот только что из Англии, – и показал на Бориса Бартфельда.

Так мы получили по чашке чая с пирожными.

* * *

– На моей визитной карточке, – пожаловался Калашников, – зачем-то написали “ПОЭТ”, чем отсекли для меня всякую возможность ее кому бы то ни было вручить…

* * *

Юрия Коваля спросили в издательстве:

– Над чем вы сейчас работаете?

– Пишу роман “Рояль из Порт-Артура”.

– Название не подходит, – сказали ему.

“И у меня отпало желание писать эту вещь, – сказал Коваль, – в которой еще не было ни строчки”.

* * *

– Какой великолепный Коваль, – сказала Дина Рубина. – Он похож на главаря рэкетиров. Так и кажется, что за окном ждет его серебристый мерседес.

* * *

Однажды у Резо Габриадзе кончился хлеб, и вот он решил печь хлеб.

– Какое это занятие прекрасное, – Резо говорил, – печь хлеб.

Когда он его ел, то мука летела у него изо рта.

* * *

– Надеюсь, ты подаришь мне свою новую книгу? – спросил мой приятель.

– Да ты еще прежние не прочитал!

– А я, кроме Библии, ничего не читаю.

– Тогда зачем тебе мои книги?

– Вот в старости перееду в деревню, буду лежать, в потолок плевать и твои книжки почитывать.

* * *

– Я тут познакомился с кореянкой, – говорит писатель Леонид Юзефович. – Она переводила Пастернака с английского на японский. И ее интересовал “Доктор Живаго”. А там у него рябина, раздавленная на снегу, как символ революции. Я ей показал рябину возле станции Переделкино. Ее это потрясло. Так вот, она вела два дневника: один на корейском – там записывала, во сколько проснулась, что было на завтрак, как работает кишечник, а второй на японском языке – там уже она писала о Пастернаке, о рябине…

* * *

Лёня морковку принес с базара:

– О, молоденькая!

– Ты так плотоядно восхищаешься молоденькой морковкой, – возмутилась я. – А нам, старым морковкам, обидно.

– О господи! – воскликнул Лёня, пораженный сложностью женской натуры. – Никогда не знаешь, чем можно ранить ваши души.

* * *

– Знаешь, о чем я мечтаю? – говорил Лёня, в пять утра улетая на