Мой телефон 03 - Мария Ким

греющим душу цветком. Так всегда, адреналин, страх, счастье. Вот почему я люблю коматозы. А если бы не довезли? Ледяная глыба переродилась бы в сосущую пустоту. Редкие дождевые капли, влажный западный ветер. Я и не знаю, чего боюсь больше – что буду разлагаться от старости на больничной кровати или что кто-то такой же древний и безнадежный будет ломать себе пальцы о неизбежность смерти чего-то важного и хрупкого. «Мы так не договаривались, малыш».

* * *

– Рома, поехали, перевозка!

К ночи машина промерзла до заледеневших стекол. Шофер где-то пропадал, а без него печка включаться не желала.

– Ну что, я за руль?

– Да, давай до первого столба, как обычно.

Водитель вернулся. Огромный и громкий Валера имен докторов никогда не запоминает, а вежливый тон считает недостаточно брутальным для своей персоны. Меня он называет «ребеночком», а Романа «Этот».

– Этот, захожу я к сторожу в будку, а там баба! Голая!

Рома безразлично пожимает плечами, сторож тоже человек, и пытается дозвониться до Саши. «Абонент – не абонент».

По щедро смоченному дождем шоссе катаются поливальные машины, доводя идею полива до абсурда.

– Ты в такой кожаной курточке не боишься по вызовам кататься? – интересуется Роман.

– А что, отобрать могут?

– А вдруг заблюют?

– Отмоюсь.

– А вичевый какой?

– ВИЧ передается через иглы.

– А туберкулезный?

– Постираю. С мылом.

– Тебя хоть от чего-нибудь тошнит?

– Не знаю.

Я и правда не знаю.

Рома сегодня трезвый, на работе ни-ни, а тонкий запах перегара остался со вчерашнего. Вчера он приходил на станцию, по пьяни всегда приходит, ко всем пристает, кому в глаз даст, а кто ему. Потом спать завалится в чем из дома вышел, утром его заведующий будит, грозит увольнением. Не уволит, у Ромы рука легкая, не умирают у него. Костик Рому не любит, не переносит алкашей, пьянка для него – смертный грех. Вчера сорвался с районной подстанции, примчался, выкинул его, заведующему звонил. Нет, наверное, не уволит.

Голоса водителя и первого номера сливаются в один поток, дорожные фонари расплываются дождливыми пятнами. Не спать, не спать. Упаковка кофеина в руке шуршит привычно и успокаивающе.

– Тебе отсыпать?

– Нет, спасибо. И ты слезай с этой дряни, сердце посадишь. Дай-ка я тебе давление померяю, не нравится мне этот аппарат.

– Я гипотоник.

– Знаешь, сколько у тебя давление, гипотоник? 180 на 90.

– Чего?

– Ничего. Нечего кофеин долбить.

– Да у нас тонометр сломан! Поедем менять?

– Зачем?

Действительно. Интуиция. Опыт и безысходность.

Температура, болит горло. Один год.

– Ты дура?

– Допустим. Дальше что?

– Куда к ребенку в верхней одежде?

– Прости, забыла.

– Да мне плевать, будешь объяснительную писать, будут баллы снимать. А если жалоба не по делу – не будут… На меня недавно писали «пришли на вызов заспанные». В три часа ночи, ага.

Трудно с Романом, особенно мне. Трагический персонаж. По краю ходит.

* * *

Обед. На подстанции три бригады. Костик и Алсу пьют чай с пряниками и смеются над чем-то очень грустным и несмешным. «А он пишет „походка не шаткая, уверенная“, а я говорю, ты ку-ку? А он – че такое? А я – у него ноги нет». Вера сидит в углу, ни на кого не смотрит. Окно открыто, за окном – улица, по улице снуют заблудшие полуночные души на авто без глушителей. А через дорогу – вторая городская, там сегодня дежурят хирурги и неврологи. Горят окна в операционной на последнем этаже. Хирурги перекидываются малозначимым «держи аппендикс, с картошкой пожаришь» и «пилите, Шура, она золотая», а между операциями вываливаются на крыльцо, стреляют у «скоряков» сигареты и курят долго и матерно.

– Они опять вместе? – Роман внезапно заинтересован, спрашивает почему-то меня.

Костик смотрит свирепым глазом, я занимаю место поближе к выходу, убраться бы подальше, когда эти двое сцепятся.

– Спокойной ночи, – Алсу решительно отодвинула кружку.

– Сейчас вызовут, – предупреждает Роман.

– Девятая!

Сердитая Алсу направляется к выходу.

– Удачной охоты!

– Наш вызов через пять минут.

Я верю. Рома видит будущее. Интуит.

– Ушла бы с этой мясорубки, зачем тебе здесь?

– А тебе?

– Да не знаю я! Привык. Дорогу люблю. И домой… Придешь, а там плесень разумная в холодильнике. Уж лучше на линии, хоть человек живой рядом.

– А как же Саша?

– Не твое дело! – обрывает Роман.

На кухне грозовым фронтом появляется Саша. Смотрю на часы. Смена в детской поликлинике только закончилась. Когда успела доехать, как попала на станцию, откуда узнала, когда Рома вернется с вызова, я даже не пытаюсь себе представить. Саша, когда захочет, из-под земли достанет, душу вытряхнет и обратно закопает. Высокая, не худая, не полная, размер к размеру. Ходит будто летает, встанет – словно корни пустила. Все у нее красиво и правильно получается, и у всех должно быть так. Взметнула полами пальто, волосы по плечам разлетелись, глаза из-под широких бровей на парня выкатила. Сейчас пощечину влепит. Сдержалась.

– Ты трубку не брала. – Рома съежился до плоскости аппликации, в пол смотрит.

– Коменда вызвала. Чуть не выселили, из-за тебя!

– Полушкин гнида. – Хочет и боится поднять глаза.

– Полушкин меня отмазал! – Сашка возмущенно вскинула брови, вот-вот улетят с лица куда подальше. – Я теперь отрабатывать должна. Ис-справительные работы, о-общес-ственный труд, – на змеиный шепот перешла, – потому что два идиота при вахтерше подрались. Я тебя защищала! «У него черепномозговая!» Да ты просто ненормальный!

Я тоже не могу понять, при чем тут девушка одного из драчунов, но законы общежития запутанны и от логики далеки.

– Я за тебя отработаю, – говорит Роман.

– Конечно отработаешь! И не за меня! Не мне завхоз лобешник пробил! Будешь до конца недели листья по мешкам собирать! Мебель на девятый этаж таскать! Без лифта! Ш-штукатурить!

Живое воображение нарисовало мне, как незадачливый фельдшер ш-штукатурит, и мне стало смешно и неуютно одновременно. Я вышла.

* * *

Когда я проснулась, свободных лежачих мест в фельдшерской не осталось, неужто вызова кончились? Все бригады на станции. Спускаюсь на первый этаж, Рома с Санькой там. Пока помирились, диваны закончились. Сидят в обнимку на одном стуле, Сашка дремлет, Рома бдит.

– Счастье охраняешь? – Не люблю драму, а на станции без нее никуда, тесный коллектив. – Вызывай даме такси, поехали труп лечить.

* * *

Труп – определяю по запаху-не менее чем трехдневной давности. Клубок тошноты подкатывает к горлу и там же и остается. Фельдшер ползает над телом, изучая зрачки и трупные пятна при свете фонарика. Если он и испытывает дискомфорт от столь тесного контакта с потусторонним жителем, то узнать об этом сложно будет даже на полиграфе.