Мой телефон 03 - Мария Ким

дать настоящий концерт. Костик все где-то носился, заполняя карты, пересчитывая ампулы с лекарствами, пауков, звезды и оставшиеся часы до пересменки. Вернулся он почти незаметно, только грохнула снесенная с петель дверь и диван в панике заскрипел. Какое-то время из-под подушки пищала пятьсот лохматая серия аниме, и стало тихо.

* * *

– Доброе утро! Давай поднимайся, одеяло на родину! Что ты все перед зеркалом крутишься? Тут не перед кем прихорашиваться, пойдем на улицу, от погоды офигеем!

За ночь село промерзло окончательно, а пейзаж заволокло таким туманом, что в нем потерялись не только ежики с лошадями, но и весь ландшафт в радиусе далее трех метров. Багровое солнце едва поднялось над горизонтом и все никак не могло собраться с мыслями.

– Бог в помощь, медицина, – из тумана выплыли две фигуры в дубленках и по-хозяйски заняли лавочку, – много народу спасли?

– Да если бы… – Костик пристроился на той же лавочке и задумчиво затянулся. Где-то недалеко надрывались петухи, туман таял тем быстрее, чем выше поднималось солнце, а эти трое так органично занимали отведенный им кусок пространства, что я зависла на них, как на гипнотизирующей подвижной картинке. Истинное мастерство – это способность вмещать все уровни и измерения жизни.

– Ну да, а шофер-то ваш, Леха, все летает? Не разучился еще?

– Да какое там. Разучиться можно технике, а полеты – это состояние души. Поехали, что ли. Попробуем сегодня выспаться!

Во имя жизни

Не делай исключения из правил.

Делай правила из исключений.

Диалоги скорой помощи

На маленькой кухне подстанции вместо чайника термопот. Недавно появился. Надоело чайники менять. Клочок бумаги, прихваченной скотчем, «убедительно просит» доливать воду, чтобы «кипяток был всегда». Незначительный штрих, подчеркивающий темп жизни подстанции. Я честно пытаюсь заснуть на жестком диванчике, не думая о том, что в любой момент тебя разбудит селектор и ты встанешь и пойдешь досыпать в машине по дороге не вызов. Здесь очень быстро учишься жить настоящим, не унижая себя прошлым и не беспокоясь о будущем. Иначе придется думать, что уже через 3 минуты надо тащить тяжелые сумки на пятый этаж без лифта, а через 7 – распутывать провода полудохлого кардиографа. Еще через 40 ты попытаешься поесть, но, взвесив аргументы, завалишься спать до 3 ночи, пока не наступит время подутренних кризов и детских лихорадок. А затем ты просто едешь в прогретой развалюхе-«газели» и щуришься навстречу ржавому свету фонарей, размытому каплями ночного дождя.

Роман появился на станции шумно, принеся с улицы клочок грозовой тучи. Высокий, нескладный, угрюмый, он стоял у окна диспетчерской, вытирая темные жесткие волосы, вокруг его ботинок образовалась мутная лужа. Капли непогоды стекали по разросшейся бороде Романа, на затертых джинсах красовалось грязное пятно. На лбу зрел свежий кровоподтек.

Лицо Роману разукрасили час назад в моем присутствии. Вахтерша остановила меня возле турникета.

– Пропуск! – и уставилась на меня толстыми стеклами в оправе.

– У вас или у меня? – я сделала глупое лицо. Лезть на дно сумки за пропуском не хотелось.

– А где он у тебя? – глаза за стеклами стали задумчивыми и не такими огромными.

– Не помню.

– Ну, как вспомнишь, покажешь. – Лицо над турникетом сморщилось и уползло обратно в окно.

Рома сидел на скамейке возле двери и вел напряженный разговор с завхозом Полушкиным. Оба высокие, поджарые, мои ровесники, они наклонились друг к другу, едва не сталкиваясь лбами, и что-то выясняли вполголоса. Разговор явно выходил напряженным. Увидев меня, оба замолчали.

– Кого ждешь? – я приветственно взмахнула рукой.

– Ты знаешь, – процедил Рома.

Про роман фельдшера с моей соседкой мне было известно. Насчет чувств завхоза Полушкина к ней я тоже догадывалась.

– А Саша на работе, – не подумав, сказала я.

Имя Александры возымело над парнями магическое действие. Оба вскочили, сцепились, а затем покатились по полу в сторону двери. Не вовремя вышедшая из душа на цокольном этаже девчонка завизжала короткими очередями. На шум из окошка показалось грушеобразное лицо вахтерши, она попыталась сперва высунуться из окна, затем пробраться через турникет, в обеих попытках впопыхах потерпела неудачу и принялась кому-то названивать. Пока меня не привлекли в качестве свидетеля, а то и случайного соучастника, я поспешила к выходу.

– Нас еще не вызвали?

– Уже.

* * *

В пути я выбрала момент, чтобы спросить Романа об итоге конфликта.

– Что-что, Саньку на студсовет, мне пожизненный недопуск в общагу. Зассал пацан, говорю же.

Я промолчала. Насколько мне было известно, к Полушкину Сашка особых чувств не испытывала, один хороший разговор по душам, и конфликт был бы исчерпан. Скверный характер Романа все испортил.

60 лет, анамнез без особенностей. Кожные покровы бледные, дыхание частое поверхностное, положение вынужденное, сидя, с упором на руки. Я перехватываю волосы резинкой, выдыхаю через нос. В животе становится пусто. Давление в норме, но предчувствие не отпускает. Роман слушает легкие и передает мне стетоскоп. Влажные хрипы по всем полям.

– Слышишь?

– Слышу.

– Это они?

– Да. Влажные.

Отек легких нарастает. С этого момента мы оба – в режиме ЧС. На все вопросы должен быть ответ, на каждую команду – подтверждение. Все становится полуважным, отстраненным, но внимательно отслеживается. Анализ, скорость, алгоритм. И страдания пациентки, и ее престарелый супруг, сбивающийся между благодарностями, просьбами и рассказом о том, как прошлая скорая их ограбила. Все отчуждаемо, второстепенно. Раз.

Два – подстроиться в режим первого номера. С Романом это нелегко, он привык работать один, доверять одному себе.

Слушать, корректировать, помогать.

– ЭКГ.

– Сделано.

– Что видишь?

– Блокада левой ножки. Ведем как с подъемом?

– Да.

– Доступ?

– В процессе. У меня проблемы.

– Я сам.

Вырывает у меня иглу, пристраивается к вене, зажимает конец трубки с каплей густой темной крови на конце.

– Система хоть готова?

– Не психуй. Десять изокета в системе.

– Медленно. Еще. Два. Два фуросемида.

– Два или четыре?

– Две по два. Четыре.

– «Фурик» в вене.

– Что в шприце?

– «Морфуша».

– Принято. Сатурация?

– 80.

– В машину за кислородом. Таблетку аспирина под язык.

Дед продолжает сбивать табуретки на траектории своих блужданий, собирать вещи в больницу и нести самоуспокаивающий бред, состоящий из «малыш, не умирай… малыш, рано пока, полно пугать меня, сначала я, потом ты, договаривались же, все будет хорошо, малыш, я сам-то стоматолог.»

От морфина бабку повело и затошнило. Капельница, носилки, кардиология.

– Сиди рядом, наблюдай состояние.

Легко сказать наблюдай, она с наркотика улетает, никак не понять, то ли ей слишком плохо, то ли слишком хорошо. Доезд. Осталось пригнать каталку. Довезли, живой довезли. Застывшее ледяной глыбой внутри распускается