Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Вы думаете?..

И, не ожидая ответа, она, с капризным laisser aller18 светской женщины, перекидывающейся от скуки с предмета на предмет в беседе с неинтересным гостем, перебила себя новым вопросом:

– Скажите, пожалуйста, как мог такой человек, как вы, попасть в исправники?

Сливников так и просиял (он, разумеется, понял ее слова в самом лестном для себя смысле) и, отблагодарив ее за любезность нежно умиленным взглядом, взъерошил волосы нервною рукой и выдохнул из самой глубины легких:

– 19-Hélas, mademoiselle, я сам часто делаю себе этот вопрос… Mais que voulez vous, – la fatalité! Я был молод, мое положение, чад некоторого успеха в свете, и… puisqu’il faut tout avouer-19, – примолвил он с неподражаемым пафосом, – и… заблудшие женщины меня потеряли…

Антонина Дмитриевна привскочила на своей кушетке, спустила ноги, подалась лицом прямо к его лицу:

– Как вы сказали: кто вас потерял, какие женщины?

И, не выдержав, так и покатилась со смеху…

Бывший гвардеец чуть не свалился со своего сиденья. Он не ожидал этого бесцеремонного, этого оскорбительного смеха – он так мало ожидал его в эту минуту… Все лицо его запылало, губы задрожали. Неведомо что нашел бы он ответить «дерзкой особе», если бы в этот самый миг гул выстрела, внезапно раздавшегося в нижнем этаже дома, не поразил слуха всех бывших в комнате…

– А-а! – безотчетно крикнули в перепуге обе сестры…

Настя кинулась со всех ног в коридор.

Исправник, опрокинув впопыхах два стула, сверкая не то злобно, не то растерянно блуждавшими глазами, понесся стремглав за нею.

– Куда вы, куда, сударыня?.. нельзя, я не могу позволить! – кричал он, догоняя ее и схватывая за руку.

Она с негодованием вырвала ее.

– Пустите меня… пустите… вы с ума сошли!..

– Нельзя, говорю вам, нельзя… я не дозволяю!.. Сотский! – наскочил он в азарте на злосчастного мужика с бляхой, который ни жив ни мертв, с побледневшим как полотно лицом, продолжал все так же стоять у перил со своим огарком, – ты мне жизнью своей и детей твоих ответишь, если кто-нибудь выйдет отсюда без моего приказания!..

И он чуть не кубарем, путаясь и цепляясь каблуками за ступени, полетел вниз по лестнице.

X

Настасья Дмитриевна не ошиблась в первом предположении своем: тайник брата ее был открыт маленьким человеком в сибирке (это был один из самых бойких московских «агентов», действительно выследивший нашего «пропагандиста» от самой Москвы и успевший о прибытии его в Юрьево дать знать верст за восемь в уездный город находившемуся там по случаю начавшихся в губернии арестов жандармскому полковнику) – открыт по следу, оставленному подошвами ее и Варюши на слое пыли, покрывавшей пол буфетной, и по продольной щели люка, выглядывавшей из-под шкафа… Об этом обстоятельстве и прибежал наверх Сливников известить жандармского штаб-офицера. Тот, осмотрев место, тотчас приступил к делу; велел отодвинуть шкаф, поднять люк за открывшееся кольцо его и, наклонившись сам над зачерневшею пред ним глубиною подвала, направил в нее свет своего фонаря… Из глубины этой в тот же миг раздался выстрел…

Когда наш глубоко уязвленный сестрами Буйносовыми исправник влетел в дверь буфетной, он в первую минуту едва мог дать себе отчет в том, что совершалось пред ним. Со двора в окно, с грохотом сабли и звоном стекла, посыпавшегося из сорванных рам, стремительно влезал на звук выстрела оставленный там для наблюдения жандарм. Полковник, все также держа в руке свой простреленный, но не погасший фонарь, стоял над отверстием подвала рядом с Фурсиковым, светившим кому-то вниз большим экипажным фонарем в одной руке и зажженным огарком в другой. Снизу из темени подвала доносились гул какой-то борьбы, глухие возгласы и тяжелый хрип ускоренных дыханий.

– Гляди, чтоб он в тебя… – коротко, не договаривая, остерегал сверху полковник.

– Не выпалит, ваше всбл… за руки держу, – отвечал снизу голос.

– Держи! – кричал Фурсиков, быстро передавая фонарь свой и огарок подоспевшему со двора жандарму и готовясь сам спуститься в подземелье с развязанным кушаком своим в зубах.

– Оставь… сдаюсь! – послышался из подвала другой голос.

– Как отняли, так и сдаешься, – ответил на эта добродушный солдатский смех.

И из подвала поднялась до пояса по лестнице бравая фигура другого служивого в жандармской форме, прыгнувшего туда прямо, помимо этой лестницы, едва успел раздаться выстрел.

– Револьвер ихний извольте получить, ваше… – доложил он, протягивая оружие начальнику и принимая веревку из рук сыщика. – Связать прикажете? – обрывисто и понижая голос, спросил он чрез миг.

– Выходите! – молвил вместо ответа штаб-офицер, наклоняясь к отверстию.

Фигура служивого исчезла, и вместо него, медленно подымаясь по ступенькам, показался бледный как смерть «пропагандист», порывисто переводя дух сквозь судорожно стиснутые зубы, злобно сверкая глазами, неестественно бегавшими по сторонам.

– Обыскать… может нож… или что… – подшепнул как бы в виде вопроса Фурсиков на ухо полковнику.

Он, не ожидая разрешения, подскочил к Буйносову и как-то очень быстро и ловко провел сзади руками по обеим сторонам его туловища от плеч и до сапожных голенищ, запустив по пути эти руки в карманы (оказавшиеся пустыми) его жакетки, плачевно изодранной в пылу единоборства… и, так же быстро выхватив переданный им в руки жандарма зажженный огарок, кинулся с ним светить оставшемуся в подвале товарищу:

– Гляди, Лазарев, – шептал он, ложась грудью на край люка и опуская свой светоч в отверстие на всю длину руки, – не подкинул ли он где чего… Кирпич ощупай… может где вынут…

– Ваша фамилия? – коротко, для формы, спрашивал между тем арестованного штаб-офицер.

– Не желаю отвечать, – резко ответил на это тот.

– Ах, батюшки-светы, барин наш молодой! – визгнула в то же время какая-то женщина у двери, выходившей в коридор.

– Что за особа? – вскинулся с места безмолвный до сих пор исправник Сливников, находя нужным заявить и о своем усердии. Он кинулся было за нею…

Но «особа» – это была старуха Мавра, выбежавшая стремглав на шум выстрела из комнаты старика Буйносова, – успела уже исчезнуть во мраке коридора…

Охая и вздрагивая с испуга, вбежала она теперь обратно в «боскетную», где больной, разбуженный и встревоженный тем же выстрелом, лихорадочно метался в своем кресле.

– Qu’est ce qu’il y и1? что за шум… кто стрелял тут? – забормотал он. – Вы оставили меня одного… Настя где, ma fille? – говорил он, озираясь, – где барышня?..

– Не знаю, батюшка, ничего не знаю, – заголосила баба в ответ, – не видала… Стало и их