Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

– 6-Pour service d’état, mademoiselle, – жалобною фистулой для вящего убеждения красавицы счел нужным пропеть в свою очередь исправник, – иначе, vous comprenez, я слишком… je suis trop bien élevé, mademoiselle-6…

– Вы одни? – спросила Антонина.

– То есть вдвоем, – захихикал он, – mademoiselle votre soeur7 и я.

Она тоже засмеялась за дверями:

– A тот же где, l’oiseau bleu8?

– Он пошел вниз… – ответила, не договорив того, что просилось ей на язык, Настя.

– А-а!.. Хорошо, погодите, я сейчас сделаю себя презентабельною, – к страшному изумлению своему услышала она ответ сестры.

Сливников вскинул победно голову вверх и вытянул еще раз из-под обшлагов свои безукоризненно свежие рукавчики.

Минут через пять ключ щелкнул в замке, дверь отворилась, показалась тщедушная фигурка Варюши, с любопытством устремившей свои большие черные глаза на незнакомого ей господина, и из глубины только что освещенной лампою, просторной, наполненной мебелью и представлявшей вообще весьма «комфортабельный» вид комнаты послышались слова хозяйки:

– Войдите!.. Bonsoir, monsieur9 Сливников!

Она полулежала на низкой кушетке, словно вся потонувшая в широких и длинных складках облекавшей ее кашемировой блузы пунцового цвета с бежавшим по всем краям ее широким узором à la turque10; такого же цвета ленточный бант с длинными концами перехватывал на затылке ее распущенные волосы. Белая, изящная, до локтя обнаженная рука свободно подымалась над опавшим вокруг ее широким рукавом блузы, упиралась на спальные подушки, лежавшие под головой ее, и на ладонь этой руки опирался в свою очередь ее чуть выдававшийся вперед, словно выточенный подбородок… Она смотрела какою-то «восточною царицей» в этой лежачей, нестесненной позе, в этих ярких цветах и пышных складках: так, по крайней мере, представилось восхищенному исправнику, «блиставшему когда-то» в салоне графини Лахницкой. «Клеопатра, принимающая Антония», – пронеслось у него несколько смутным, но приятно защекотавшим его вдруг воспоминанием.

Он быстро направился к ней, расшаркиваясь от самого порога и широко округляя руки.

– Mademoiselle, j’ai bien l’honneur11…

– Mo-onsieur, – протянула она преувеличенным тоном французской актрисы.

Она приподнялась слегка и медленно повела на него снизу вверх не то скучающим, не то насмешливым взглядом.

Он стоял теперь пред нею и глядел на нее в свою очередь не то восторженно, не то растерянно, с высоты своего длинного туловища.

– Садитесь же, раз вы здесь, – уронила «Клеопатра», видимо тешившаяся его заметным смущением. – Вы желали видеть меня для какого-то… service d’état. Так вы, кажется, сказали?.. Что же вам угодно?

Бедный Сливников окончательно растерялся: в мозгу его никак не слагалось ясного представления, какая именно роль предлежала ему в этом «service d’état».

– 12-Mon Dieu, mademoiselle, – промямлил он, – vous comprenez qu’il y a des circonstances-12…

– Говорите, пожалуйста, по-русски, – перебила она его тоном капризного ребенка, – мы ведь с вами не мазурку на бале танцуем…

– Да, вы правы, Антонина Дмитриевна, – воскликнул нежданно на это со вздохом, похожим на стон, бывший кавалергард, встряхивая плечами, на которых уже давно отсутствовали рогожки блестящих серебряных эполет, – время счастливых мазурок для меня навек миновало; я здесь по должности… je ne suis que l’esclave d’un triste devoir13…

И, проведя себе рукой по волосам, он эффектно опустился прямо против нее на стул, стоявший рядом с валиком кушетки, в который упирались ее вдетые в крохотные туфли обнаженные ноги, и так и замер вдруг в страстном созерцании их. Глаза у него заискрились, как у старого кота пред куском курятины.

Она, не смущаясь и не отдергивая этих выступавших из-под края блузы нежно-белых, узеньких, породистых ног, чуть-чуть охваченных кругом меховою темною оторочкой ее пунцово-атласных «mules»14, застукала ими как бы нетерпеливо по валику:

– Вы мне все же не объяснили, в чем состоит теперь этот ваш «devoir»?

Он хотел ответить… но только руками развел.

– Ваша светскость не решается выговорить рокового слова, – засмеялась она своим холодным, ироническим смехом, – так я вам скажу сама. Вам нужно у меня… как это говорится?.. обыск сделать?

Исправник прижал стремительно обе руки ко груди:

– Mais pas du tout, mademoiselle15, вы ошибаетесь… Я во всяком случае… мне ничего подобного не предписано…

– Пожалуйста, можете! – молвила она на это, будто не слыхав его возражения и все так же лежа с закинутыми за голову руками. – Варя вам даст мои ключи, ищите! Je vous défie16 найти что-нибудь у меня: я ни сама писать, ни получать писем терпеть не могу, a когда получаю, – рву, прочитав…

– Я вам верю, Антонина Дмитриевна, верю! – поспешил заявить он, наклоняясь с места чуть не до самых туфель ее («сейчас бы их долой, a губами к этой peau rose17 – и не оторвался бы, кажется, до смерти!» – проносилось в голове господина Сливникова в эту минуту). – Но вдруг он невольно приосанился и насторожил уши:

– А если б y меня были… если бы мне вздумалось держать у себя… чьи-нибудь бумаги, – говорила «Клеопатра» с каким-то загадочным подчеркиванием и расстановкой, – неужели вы думаете, что я… не успела бы их скрыть, увичтожить… сжечь, наконец, прежде чем вы или этот ваш голубой господин догадались бы прийти искать их у меня?

– Сжечь? – повторил совершенно бессознательно исправник. – Где?

– A хоть бы вот тут! – медленно проговорила она, ленивым движением руки указывая на печь со створчатыми медными заслонками, подле которой стояла ее кушетка. – Вы разве не слышите, что здесь гарью пахнет? – спросила она его чрез миг с тем же загадочным выражением на подергивавшихся злою усмешкою губах.

Он недоумевая глядел на нее… Гарью, и даже именно жженою бумагой, пахло действительно, казалось ему, даже казалось, что он это почувствовал, как только вошел в комнату… Но, «если б это была правда, неужели бы она решилась первая, так открыто и смело»…

Настасья Дмитриевна, вошедшая вслед за ним и с мучительною тревогой прислушивавшаяся к этому разговору из глубины комнаты, встретилась в эту минуту взглядом с глазами Вари. Девочка стояла в углу, за спиной исправника, и указывала ей быстрым движением опущенных век на две чугунные вьюшки, вынутые из трубы и лежавшие на полу за выступом печки… Сомнения не оставалось: Володины мешки сгорели в эту минуту за этими притворенными медными заслонками… Настасья Дмитриевна со внезапным порывом подбежала к сестре, схватила ее руку и крепко, судорожно сжала ее.

Ta мельком оглянула ее, и в мимолетной усмешке, скользнувшей по ее губам, сказалось обычное ей высокомерное, чтобы не сказать презрительное, выражение.

– Вы видите, как сестра моя довольна мною, monsieur Сливников? – обратилась она тут же к нему.