Юркие люди - Анна Андреевна Лужбина

– А что вы скажете?

– Что хотим за тебя немного денег, ну?

Зашли в какой-то косой зеленый дом. Там было тепло, пахло дровами и сеном – так у Вариного деда пахнет тулуп. Варя сняла шубу, повесила ее на гвоздик и забралась на горячую настоящую печь, закрытую одеялами и чьей-то шкурой в дырочках. В голове роились вопросы, Варя отгоняла их, как мух, а они возвращались снова. Сколько за нее попросят денег? Случайно так получилось или специально? А что, если денег нет?

В комнату зашла тетя Наташа, сняла сапоги, в сапогах были некрасивые серые носки. Она подошла к печке, танцуя руками, а еще смеялась, прицокивая языком. В Талнахе так делают только пьяницы, а еще так делала в кино кавказская пленница Нина. Варя ерзала на печке, чесалась: ей захотелось тоже поцокать и потанцевать, но она стеснялась.

– Тебе телик включить? – спросила тетя Наташа, прислоняясь к печи сначала животом, а потом ладонями. На запястье под золотой тонюсенькой цепочкой виднелся белый бугристый шрам.

– А может, вы мне лучше споете? «Маленькую страну»? Хотя бы припев?

В голове заговорил чей-то голос: видимо, от жары и такого внимания стало казаться, что все теперь можно. Раз тетя Наташа танцует и улыбается, почему бы еще и не спеть?

– Попозже спою! – шепнула тетя Наташа и сунула Варе в руку пульт в пленке. – Сиди пока.

– Кристин, подойдешь? – дядя Тарзан затопал у входа ногами.

Варя осталась одна, с телевизором. На печке так горячо, что пришлось снять рейтузы и даже шерстяные гольфы. Варя подумала, что если жить с такой печкой в доме, то холод на улице не страшен, потому что даже в животе жарко.

По телевизору шла ерунда, Варя смотрела в него просто так, как дома в чей-то портрет. Вроде бы все хохотали, но Варя не понимала ни слова. В комнату вернулась тетя Наташа, она села на пол и стала красить ногти на ногах в красный. Иногда она поднимала голову, смотрела в телевизор и улыбалась. Варя думала медленно, плавясь от жара: зачем красить ногти на ногах, если там всегда колготки, шерстяной носок, сапоги или домашние тапочки? Тетя Наташа предложила накрасить ногти и Варе тоже, но Варя вежливо отказалась и еще раз попросила спеть.

Хохотать закончили, начались новости, и тетя Наташа говорила Варе, как хотела бы жить в Талнахе. В Норильске дым клубится вместо облаков, заводы, трубы, а в Талнахе воздух, и лес с водопадами, и грибы, и ягоды, и зайцы с кабанами, и медведи, и звезды.

Снова затопали ноги дяди Тарзана, он громко распахнул дверь в комнату. Он пришел, как приходят домой: поставил на пол пакеты с какими-то продуктами, и если бы Варе не было так жарко, она бы кинулась в этих пакетах ковыряться.

Вечер тянулся приятно. Они втроем смотрели новости, ели хлеб и сырые сосиски с кетчупом, а потом шоколадные вафли. Варя съела четыре сосиски и почти всю упаковку вафель. Стало сонно: от печного жара, мягкого света и сытости. От какой-то приятной усталости, как после театра или в Новый год. Тетя Наташа сидела у дяди Тарзана на коленях, как красивая птичка. Дядя дал ей какие-то деньги, и тетя Наташа спрятала их в лифчик, а потом не застегнула блузку, так и ходила. По телевизору начался неинтересный мультфильм.

– А если за меня не заплатят? – спросила Варя.

Луна светила в комнату кругло и желто, как настоящий фонарь, и будто подглядывала, чтобы потом все разболтать, выдать секрет. Хотя Варя просто спросила, она не хотела говорить чего-то плохого.

– Ни разу еще не было, чтобы талнахцы да не заплатили, – сказала тетя Наташа.

– Ты уж зла не таи, не таи зла… – забормотал дядя Тарзан, свесив пьяную большеухую голову.

– Мама работает, а потом идет в сад за Колюней, – заныла Варя. – А у папы новая жена. Ему сюда долго ехать.

– Мы подождем. И много не просим.

– За Колюню дали бы больше. Могу сказать, в какой он ходит сад.

Варя снова легла на печь, и тетя Наташа накрыла ее одеялом. Было жарко, как никогда не было: дальше некуда, только обжигаться. Потом на печку залезла тетя Наташа, она была такая же маленькая, как Варя, но горячее, а еще можно было почувствовать ее голую кожу. Тетя Наташа запела тихонечко и почему-то очень фальшиво.

– «Есть за горами, за лесами маленькая страна, там звери с добрыми глазами, там жизнь любви полна…»

Где-то внизу храпел дядя Тарзан, а по телевизору начались взрослые передачи.

– «…Маленькая страна, маленькая страна, кто мне расскажет, кто подскажет, где она, где она?» Я дальше плохо помню. Всегда пою под магнитофон, понимаешь?

Варя понимала. Они лежали какое-то время вместе, а дядя Тарзан внизу как-то особенно громко всхрапнул и выключил телевизор.

А потом, уже будто под утро, в какой-то рыжеватой черноте Варю разбудили, надели на нее шубу и посадили опять в жигули. Они приехали на снежный пустырь у черного леса, Варя вышла из машины пошатываясь. Напротив стояла мама: маленькая, в затертой дубленке, лица почти не было видно. Чуть дальше стоял дед с Колюней. Одной рукой он держал Колюню, а другой – топор. Варе вдруг стало стыдно за все, что произошло: и за танцы, и за неприличную радость, и за то, что сдала брата.

Мама прижимала к груди пакетик, открыла его, внутри были деньги. Варя подумала с какой-то сонной, неловкой гордостью, что ее семья – талнахцы, что они всегда платят за своих детей. Тетя Наташа мягко ткнула Варю в спину, чтобы та шла вперед, и после этого толчка кольнуло морозом ноги. Дед поднял топор повыше, и кто-то заплакал. Варя подумала, что это она плачет, или тетя Наташа плачет, или Колюня, а может, кто-то из леса, но до конца было не ясно.

За спиной заревели жигули, и Варя остановилась, не оборачиваясь. В ее голове играла «Маленькая страна». Какая же приставучая песня, какая же приставучая…

Мальчик на велосипеде

На рассвете закинули леску в гладкую воду. Завтракали бутербродами с сыром, пили мятный чай из термоса. Отцу шли семги, Феде – мелкие пескари.

Когда развернули лодку к берегу, рыболовный крючок проткнул отцу ладонь. Федя испугался, а отец даже в лице не изменился. Насвистывая песенку, вытащил крючок, насадил на него червяка и снова закинул удочку. Через минуту выловил из Мезени длинную пятнистую щуку.

Уже на берегу Федя остался стеречь ведра