Разговоры в рабочее время - Нелли Воскобойник

И когда он досчитал до шестидесяти, мы действительно закончили это казавшееся совершенно безнадежным дело. На часах было шесть.

А вы мне толкуете про Конфуция…

Слов не хватает

Вышла в коридор, вижу – привели каторжника. То есть стоит красавец лет сорока, окруженный тремя тюремщиками. На ногах кандалы, на руках наручники. Весело болтает со своей охраной. Все четверо явно одного поля ягоды – крупные, крепкие и не обремененные печатью интеллекта. Узника привели с диагнозом «лимфома». Дело вполне серьезное – если не лечить, можно и умереть. Срок ему мотать явно не за экономические преступления. И не террорист какой, не дай бог! Свой брат мафиози местного разлива. И без оков вряд ли убежит: в тюрьме или в бегах – лечиться все равно в том же месте… А алюминиевые цепи на ногах – по протоколу.

Трое сопровождающих будут приводить его теперь каждый день. Ходить с ним на анализы, к медсестре, на осмотры. Вот к социальному работнику не поведут. В тюрьме свой есть. И психолог, наверное, тоже. Пирожное и стакан сока от волонтеров, которые заглядывают, чтобы полакомить больных, достанется всем четверым.

Зашла я обратно к себе в кабинет – захотелось рассказать, что видела пациента в железах. Нет! Не получается на иврите. Не поймут. И вериги на иврит не переведешь. И оковы как-то не существуют в этом языке. И узы тоже. О кандалах уж не упоминаю. Наручники – это есть, конечно, но никакой романтики. А на ногах – цепь. Одно и то же слово для золотой цепочки на шее и для цепи на ногах. И как рассказать? Ведь вся сочность рассказа растворится в тусклых словах…

Удивительное дело – есть множество слов для названия сбора разного урожая. Для злаков – жатва вроде. Особое – для винограда, особые для каждого: фруктов, маслин, фиников, ягод. Чтобы не перепутать важнейшие вещи. Отжать масло из оливок – это совсем не тот глагол, что отжать сок из винограда, и совсем другой – отжать сок из фруктов. Ясно, чем занимались люди, создавшие этот язык…

– Знаете, – говорю, – кого сейчас видела в коридоре? Жана Вальжана!

Заулыбались… Поняли.

Душа и тело

Каких только людей не вижу я на своей работе! В большинстве из нас намешано всего понемножку, но я встречала среди наших пациентов и святых, которые вызывали восторг и изумление, и позвякивающих как бы оперными бутафорскими цепями убийц, которых приводили на лечение из тюрьмы. Видела поэта, который, может быть, через сто лет будет считаться великим. Много раз видела наркоманов, настолько пропитанных наркотиками, что они не могли регулярно приходить на лечение хотя бы потому, что плохо различали часы и совсем не разбирались в днях недели. Видела людей мудрых, говорить с которыми было тихим удовольствием. И круглых дураков, которым самых простых вещей не объяснишь. Они, как правило, еще и подозрительны. Поэтому свои глупые, несуразные вопросы на всякий случай задают и врачу, и техникам, и физикам, а потом еще разок медсестрам. И каждому говорят, что спрашивали об этом и у других…

Но последний тип был совершенно особенный.

С неприметным именем Яков Леви. Мы слышали, что придет новый пациент – какая-то шишка из Национального страхования, не то из министерства внутренних дел…

Он пришел. Окинул симулятор недовольным взглядом и барским тоном поинтересовался:

– Вы знаете, кто я?

Поскольку мы повидали всяких (некоторые помнят, как лечили Голду Меир), никакого трепета у среднего персонала он не вызвал. Одна из наших техников – вежливая от рождения – почтительно сказала:

– Ну конечно!

Другая, пожав плечами, ответила:

– Понятия не имеем.

Дальше был кошмар! Он заставил жену взять его кошелек и пересчитать деньги. Потом протянул ей часы и сказал в пустоту:

– Это настоящий «Ролекс»!

Непонятно, кого уведомлял: жена наверняка знала, а персоналу было все равно. Однако ему удалось таким образом продемонстрировать, что нам он не может доверить не только свою жизнь, но даже часов и кошелька с кредитной карточкой.

Он отказывался надеть маску – необходимый атрибут симуляции. Требовал в ней каких-то особых окошечек. Усомнился, что врач понимает, что делает. Громко кричал, когда ему вводили в вену контрастное вещество. Настаивал, чтобы принесли какие-то необыкновенные подставки, которые он видел в кино про американскую больницу. А по завершении симуляции холодно сказал, что лечение начнет завтра. Для убедительности позвонил куда-то по телефону и передал трубку врачу. На линии был директор нашей больницы, и он подтвердил, что промедление недопустимо.

Болезнь у Якова Леви была действительно очень сложная, и работы для врача предстояло дня на два. Да еще по меньшей мере день для физика и пара часов на проверку и контрольные измерения.

Однако все прекрасно уладилось. Он позвонил вечером и сообщил, что наша больница его не устраивает ни по одному из параметров и он отправится на лечение в Тель-Авив.

Наутро в отделении был праздник – фигурально выражаясь, раздача конфет и танцы на крыше. Маску его переплавили и вздохнули свободно. А зря! Через неделю он вернулся и заявил, что окончательно решил лечиться у нас.

Ему снова сделали симуляцию – проглотив по ходу дела очередную порцию капризов, спеси, безапелляционных утверждений и звонков из Правительствующего сената.

Врач позвонил теще, умолил ее забрать детей из детского сада и до ночи просидел, сравнивая разные изображения, отмечая опухоль и лимфатические узлы, сомневаясь и доказывая себе правильность решения. Звонил даже своему учителю в Америку, благо у нас была уже ночь, а, значит, там рабочий день.

Наутро он отдал папку Леви мне и с мольбой в глазах спросил:

– Сделаешь к завтрашнему дню?

– Вот уж нет! – ответила я. – Сначала закончу то, что начала раньше. Потом буду работать без всякой спешки с перерывами на обед и кофе. Когда будет готово, сообщу тебе. Если тебя все устроит, сделаю измерения, как только освободится ускоритель. Дня четыре…

Он с тоской посмотрел на меня:

– Понимаешь, мне звонят отовсюду каждые полчаса. Но не в этом дело. Ты посмотри на экран!

Я взглянула в первый раз. Господи! Опухоль носоглотки разъедает основание черепа.

– Его еще можно вылечить, – сказал врач. – Все еще можно вылечить…

И я поняла, поняла всем своим существом, что жалость к человеческому телу в тысячу раз важнее наших расхождений с его душой. Хорош он или плох, но срез компьютерной томографии, на котором я вижу, как раковая опухоль пробирается из носоглотки