Синдром разбитого сердца - Елена Михайловна Минкина-Тайчер

невредимым, если не считать двух выбитых зубов, и опять возглавил свое нейрохирургическое отделение. В газетах причину вопиющего абсурда деликатно назвали перегибами. Но их единственный чудесный мальчик, названный в память Ириного папеньки, знаменитого архитектора Петра Виноградова, гордый, талантливый мальчик, не унизивший себя отказом от арестованного отца и добровольно ушедший на фронт, их Петенька, не вернулся никогда.

Балановские продолжали жить в тех же двух комнатах коммунальной квартиры – одна служила спальней и кабинетом, поскольку Кирилл Федорович засиживался допоздна, а Ирина Петровна любила засыпать под шуршание страниц или скрип его пера, а вторая комната называлась столовой, но была также гостиной и гардеробной. Спрашивается: что мешает пристроить за шифоньером сундучок для Нюры? У кого хватит сердца отправить сироту обратно в недобрый, нелюбимый дом?

Вначале Нюра сильно разочаровала Ирину Петровну. Учиться она не хотела категорически, читать не любила, имя Анна называла барским и только мечтала начать какую-нибудь работу, за которую платят деньги. При этом готовить не умела (да она и продуктов нормальных не видала!), а представление о чистоте и порядке имела смутное. Но постепенно все наладилось, Ирина Петровна оставила идею «благородства и просветительства», как любил шутить ее муж, выучила девочку работе по дому и назначила ежемесячную зарплату. Правда, профессор посмеивался, что он сам готов за такую зарплату мести веником, но кто его слушал! Через пару месяцев написали официальную заявку в домоуправление, Нюру оформили домработницей, и в шестнадцать лет она наконец получила вожделенные паспорт и прописку.

Шли годы, уходили в прошлое недавние кошмары. После ХХ съезда партии Кирилла Федоровича официально реабилитировали, вокруг бурлила какая-то иная жизнь: молодежный театр Ефремова, фильмы Чухрая, чтение стихов на площади. А Балановские дружно старели, и только навсегда двадцатилетний Петенька продолжал улыбаться со стены в кабинете.

В день своего шестидесятилетия Ирина Петровна официально ушла на пенсию. Провожали ее с почетом, вручили грамоту и огромный букет гладиолусов, и в завершение мероприятия главный руководитель районного отдела здравоохранения преподнес бесплатную путевку в Кисловодский санаторий на двадцать четыре дня.

– Поезжай, матушка. – Муж был искренне рад за Ирину Петровну. – Заслуженный отдых не менее важен, чем почетная грамота, хе-хе! А мы тут с Анной не пропадем, а с Нюрой тем более! Ты помнишь, какой борщ она смастерила на майские праздники?

– Тоже скажете, Кирилл Мефодич! Кто ж вашу хозяйку переплюнет! – Нюра зарделась и стала обмахиваться передником.

Это было отдельным семейным анекдотом. Нюра по аналогии со святыми братьями Кириллом и Мефодием с первого дня принялась звать профессора «Мефодич» вместо «Федорович», что ужасно веселило обоих супругов. Хорошо хоть, баушкой Ирину больше не называла!

– Знаю я вас, – рассмеялась Ирина Петровна, – хитрецы, небось одним мороженым будете питаться!

Сразу по возвращении Ирина Петровна заметила нехорошую перемену в доме. Муж похудел и побледнел, с раннего утра, не завтракая, уезжал в больницу, а в выходные старался не выходить из кабинета. Несколько раз она заметила, как Кирилл сует под язык валидол. Господи, шестьдесят четыре года, гипертония, сахар пошаливает! А если еще вспомнить пережитый арест и гибель сына! В ужасе она позвонила старому другу семьи, кардиологу Миркину, договорились, что Игорь Наумович заедет как бы в гости и постарается уговорить Кирилла на обследование. Как ни странно, профессор не стал спорить (видно, совсем плохо себя чувствовал!) и на следующий день лег в кардиологическое отделение.

Было тоскливо и горько находиться одной в доме, не бежать на работу, не слышать по вечерам шелеста его страниц. Вдруг накатили воспоминания – как познакомились, переписывались – ведь она была питерская, а Балановский – коренной москвич. Потом он приехал, встретились на Прачечном мосту, она ужасно волновалась и стыдилась потрепанного маминого пальто. А Кирилл вдруг встал на одно колено, прямо в сырость и грязь, и попросил ее руки. Боже мой, как она растерялась! И руки не подала, дурочка, потому что перчатки тоже были мамины и совсем прохудились.

А теперь ей шестьдесят лет, ему и того больше, но любовь не уходит и не умирает, как думают молодые. Именно так – не уходит и не умирает.

Кирюша получал капельницы и физиотерапию, давление почти нормализовалось, но проба с нагрузкой показала преходящую ишемию. Миркин недовольно качал головой и откладывал выписку. Нюра тоже переживала, пряталась у себя в закутке, плохо ела, даже плакала потихоньку. Все-таки доброе сердце у девочки, что ни говори.

Только через месяц профессор вернулся домой со строгим предписанием продолжать лечение, не волноваться, избегать физических нагрузок и подумать об уходе с работы, хотя бы временно. Стояло бабье лето, они не спеша бродили в парке Горького или ехали на трамвае в Третьяковскую галерею. Оказалось, в будние дни там совсем мало народу. Ирина Петровна пыталась пересказывать смешные фильмы или прочитанные книги, особенно ей нравился недавно вышедший «Сентиментальный роман» Веры Пановой.

– Ну как ты не помнишь?! Она же «Сережу» написала – такая чудесная повесть! И «Евдокия». Даже Нюра прочла и потом долго охала и ахала.

Кирилл Федорович ничего не отвечал, только крепко держал жену за руку, словно прощался.

Потом зарядили дожди, муж на работу больше не вернулся, днями разбирал старые рукописи, написал большую статью о клинической картине метастазов головного мозга. К несчастью, ему не раз приходилось вести таких больных.

Однажды с утра Нюра вдруг расхворалась, побледнела и стала сползать по стенке, держась за живот. Она и раньше жаловалась на тошноту и слабость, но выглядела прекрасно, даже пополнела и расцвела. Что ни говори, девятнадцать лет – девица на выданье! Однако в этот раз Ирина Петровна немного испугалась и вызвала скорую. Они вместе уехали в больницу, по дороге молоденький доктор заикался и задавал странные вопросы: есть ли отвращение к запахам, когда появилась тошнота по утрам? Старая дура, как она сама не догадалась! Понятно, что Нюру выписали в тот же день. Никто не видал более здоровой беременной женщины. Пятый месяц, никакой анемии, сердцебиение плода прекрасное. Они договорились не волновать понапрасну Кирилла Федоровича, Ирина Петровна сама поговорит с ним вечером.

– Нюра, только скажи: от кого? Я не стану ничего предпринимать без твоего согласия! Но отец должен нести ответственность. От кого у тебя ребенок?!

– Да какая вам забота, от кого? От меня! Рожу мальчика, назову Сережей – ох, какая книжка душевная! Я и отчество придумала – Петрович. Будто от вашего Петеньки – здорово, правда?

Господи, этого еще не хватало! И где она собирается жить с ребенком, на какие средства? Они сами немолоды и нездоровы, смежные комнаты в коммуналке – не такие большие