Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

отдал всю молодость, все силы. Каждый раз, когда Аукусти заходит к брату, отец говорит об их избушке. Обычно он сидит перед плитой и греет руки. Старик страдает суставным ревматизмом, и руки у него вечно зябнут. Аукусти больно смотреть на эти руки, посиневшие, негнущиеся, заскорузлые, на сгорбленную, с выпирающими лопатками спину. А смиренный вид старика, испуганное выражение его бесцветных глаз, в которых какая-то усталость и забитость, голос, робкий, глухой, шепчущий, вызывают у Аукусти раздражение.

Когда их выселили, Аукусти не было еще и двадцати. Теперь ему скоро тридцать. Он в самом расцвете сил, крепко сбитый, мускулистый. Ладони широкие, грубые. Чего только не делали эти руки! Копали канавы, косили сено, катали бревна на лесозаводе, толкали тачку с опилками. Имели они дело и с машинами.

За эти годы Аукусти был лесорубом, рамщиком на лесопилке, одно лето работал на строительстве железной дороги и вот наконец перешел сюда, на верфь, стал монтером. Вместе со своим помощником Тенхо Халоненом он отвечает за всю электросеть верфи. Карпакко хотелось бы стать механиком. По для этого надо угождать начальству, а Аукусти на это неспособен.

Хозяева верфи, инженеры и всякое там начальство, недолюбливают его. Впрочем, он тоже не питает к ним особой приязни, как вообще ко всем, кто стоит над рабочими. Зато товарищи по работе любят его, «Хороший парень», — говорят о нем.

ТЕРНИСТЫЕ ТРОПЫ

Чем ближе Аукусти подходил к верфи, тем неприятнее у него становилось на душе. «И какой черт принес вчера на Корппола-гору этих русских? Все это из-за них...»

Вчера после получки они решили подняться на вершину горы, посидеть там среди низкорослых сосенок часок-другой за бутылкой пива. Старик Анстэн опять расфилософствовался:

— Да... вот оно как. Господа кутят в ресторанах. У рабочего человека ресторан куда шикарнее. Места сколько хочешь. И виды вокруг неплохие...

Аукусти слушал Анстэна и лениво возражал: откуда, мол, тебе все известно?

— Да-a. Великие дела сейчас делаются, — рассуждал старик. — Молодцы русские. Они и власть возьмут... Вот увидишь.

— Ты так полагаешь? — Юкка Ялонен с улыбкой повернулся к старику.

— Я не полагаю, я знаю. — И старик поджал губы.

— Откуда тебе все это известно? — не уступал Карпакко. — Самому богу еще ничего не известно, а тут нашелся какой-то ясновидец из рабочих...

— Ясновидец, значит? — Анстэн исподлобья взглянул на Аукусти, обиженно пожевал губами и замолчал.

В это время на горе появились два русских матроса. Они оказались знакомыми Юкки, и он пригласил их в свою компанию. Юкка заговорил с матросами по-русски. Яли и Анстэн улыбались русским. Карпакко не понимал, о чем они говорят. Да и не хотел понимать.

Заметив недружелюбные взгляды Аукусти, один из матросов спросил у Ялонена:

— Что это ваш товарищ такой сердитый?

Юкка ответил что-то. Русский, обратившись к Карпакко, сказал добродушно:

— Э-э, брат! Тебе надо еще над многим поразмыслить.

Тут Аукусти и прорвало. Из слов матроса он понял только одно — «много».

— Да, да... много, много! Столько-то и я понимаю, — заговорил он возбужденно, — что вас много... Он говорит, что много... Ишь, много! Ну и пускай. Плевать я хотел.

И Карпакко выругался.

Апстэн, стараясь предотвратить назревавший скандал, поднял кружку и кивнул матросам — выпьем, мол.

— Ваше здоровье.

Тогда Карпакко вскочил и, побагровев, заявил, что с русскими он не пил и пить не будет. И швырнул кружку.

— Да что ты, Аукусти. Брось... — Яли встал и попытался удержать своего соседа. Но не тут-то было. Разве утихомиришь Карпакко, когда он разойдется?

— Отпусти, черт возьми, не то худо будет, ты, щенок! — рявкнул Аукусти, когда Яли попробовал усадить его на место. — Я сказал, что не буду пить, значит не буду... Ясно?

— Да никто тебя и не заставляет, — заметил Юкка, — Пусти его, пусть уходит, если не нравится наша компания. — И Юкка сердито махнул рукой.

— Пусть, пусть... — добавил и Анстэн, — всяких тут остолопов уламывать...

Карпакко, ругаясь, побрел к своему дому:

— Черт возьми! Каждый сопляк еще указывать будет...

Ушел и пусть себе идет — решили и остальные товарищи и продолжали беседу с русскими.

— А где же Фомин? Его что-то давно не видать?.. — спросил Ялонен.

Инженер-механик Фомин был представителем русского флота на верфи.

Матросы ответили, что Фомин в Петрограде. Уехал делегатом на какое-то важное совещание. Еще они рассказали, что Ленин вернулся в Петроград.

— Да, я читал. Об этом было в газете, — подтвердил Анстэн.

Говорил Демин, коренастый, кудрявый матрос. Другой, высокий и статный, молчал и только изредка кивал головой. Юкка переводил.

— А кто такие меньшевики? — спросил Анстэн.

— Они вроде тоже социал-демократы, — пояснил Демин, — но только на словах... Вот Фомин приедет, он расскажет подробнее.

— Да, вот таких, как Карпакко, у нас еще хватает, — продолжал Анстэн. — Не понимает, что наш брат рабочий, будь то финн или русский, должен держаться друг за друга. — И он попросил Юкку перевести его слова матросам.

Шагая на работу, Аукусти вспоминал вчерашнее и пытался как-то оправдать себя.

Теперь ему хотелось поспорить, доказать свою правоту. Находились и убедительные доводы. А вчера он наговорил много лишнего, даже вспоминать противно. И Яли щенком назвал — это уж чересчур. Но что поделаешь, характер такой! Вот и неделю назад, в Рабочем доме...

В кафе Рабочего дома пришли русские матросы, но официантка не стала обслуживать русских. После ухода матросов в кафе начался ожесточенный спор. Большинство присутствующих осудило поведение официантки. Особенно возмущались старик Висанен, отец Яли, и Юкка Ялонен.

— Ничего... Так им и надо, — Карпакко был доволен.

Услышав это, старик Висанен, всегда такой выдержанный, чуть было не выругался, но все-таки сдержался. А Карпакко он сказал:

— Ведь «Интернационал» ты небось поешь на вечерах, а что такое интернационал — не понимаешь.

Тогда на Аукусти обрушились и другие. Ему оставалось только слушать.

Сегодня его опять, наверно, пропесочат.

СОСЕДИ

На другой половине хибарки жили Висанены — Яли и Айни. Яли работал кузнецом на верфи.

Соседи жили между собой дружно. У Яли и Аукусти, правда, иногда случались споры и даже ссоры. Поссорившись, они шли на работу уже не вместе, как обычно, и вечером тоже приходили домой поодиночке. Видя, что Аукусти дуется, Яли не навязывался в попутчики, а шел