Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

– Мне нравится твоя заколка.

Без каких-либо просьб Маша стянула заколку с волос и подала Марте. Заиграла музыка. «Это любимый наш дом, в нем подружились навек с тобой… помни, гагаринцы мы… счастливы этой судьбой!»

Пока Марта развязывала свои банты и крепила к волосам трофейную розу, что-то привлекло ее внимание в дальнем углу школьного двора. За забором, протиснув лицо между прутьев, топтался пожилой мужчина в каких-то лохмотьях. Волосы невнятно-серого цвета скатались в сосульки, а вот борода была снежно-белая и как будто очень ухоженная. Постепенно делаясь все прозрачнее, она доходила почти до пояса. Старик улыбался широкой, искренней улыбкой, и, что удивительно, все его зубы были на месте.

«Дедушка!» – сразу догадалась Марта, и по телу разлилось тепло. На черно-белой фотографии, что стояла дома на подоконнике, дед был моложе и борода была гораздо короче. Но Марта не сомневалась: это он. Она поняла, что дедушка пришел проводить ее в первый класс. Вот он словно превратился в дым и просочился сквозь прутья. Потирая щеку, испачканную зеленой краской, дедушка направился к Марте. В этот момент она почувствовала какое-то движение сзади и обернулась. Отец Маши с трудом проталкивается через ряды старшеклассников к выходу со школьного двора: «Извините, пропустите». «Испугался дедушку», – поняла Марта.

Раздался короткий, как будто случайный звон – это кто-то из взрослых вручил стоявшей справа Свете большой золотой колокольчик, перевязанный красной лентой. В следующую секунду Света взмыла вверх к ватным тучам – это смуглый одиннадцатиклассник, гордый обладатель почти взрослых по густоте усов, поднял белокурую первоклассницу на плечо, чтобы пронести к школьному крыльцу, давая первый звонок учебного года.

Но то ли едва ощутимый дождь сделал пиджак одиннадцатиклассника скользким, то ли Света слишком вертелась, но полетела она вниз так же быстро, как и вознеслась. Неожиданно дедушка оказался рядом и попытался поймать Свету, но бесплотные руки приведения прошли насквозь. Усатый старшеклассник только и успел вцепиться в Светин рукав, который с почти театральным треском оторвался по шву на плече.

– Это жакет из Франции!

Можно было подумать, что женщину с детским лицом, издавшую этот крик, импортная вещь волновала больше, чем сама ее дочь, которая скривилась, готовясь заплакать. Вся эта суета спугнула приведение, дедушка как будто просочился сквозь прутья обратно за территорию школы и проворно нырнул в один из спусков к реке.

Сначала плач был тихим, но постепенно нарастал, как будто прибавляли громкости на проигрывателе. Ангельское лицо Светы впечаталось прямо в асфальт.

В ушах у Марты звенело. Падение одноклассницы выбило ее из равновесия, внутри расползался леденящий ужас, несоразмерный произошедшему, как будто она сама приняла удар асфальта.

Света подняла лицо. С ее щеки, как слеза, стекала ярко-рубиновая капля.

– Я не боюсь крови.

Этим замечанием Маша вернула Марту в действительность. Марта с трудом оторвала взгляд от запятнанного красным платка, с которым кукольная женщина хлопотала вокруг пострадавшей. Квадратным носом лакированной туфли Маша пинала траву, проросшую сквозь трещину в асфальте площадки перед школой. Марта чувствовала, что Маша сейчас испытывает почти то же самое, что и она, но хочет казаться храброй.

2 (Ангелина)

Виктория Пегова выжидательно сверлила взглядом заламывающего руки электрика Путилина, облокотившись на кассу.

– В сотый раз тебе говорю, алкоголь в долг не отпускаю, проваливай отсюда.

– Ну что тебе стоит, ну ты же добрая! Я обязательно с первой же получки верну! Ну возьми меня на карандаш!

– Ты у меня, Путилин, еще с прошлого года на карандаше. Но алкашку я продаю только за наличку, это принцип.

Тут мужчина изменился в лице и от заискиваний перешел к угрозам.

– Какая принцесса, посмотрите на нее! С генералом спишь, все, возомнила о себе? Да только не нужна ему ты, выкинет он тебя, как шавку, на обочину! Он женатый человек, прошмандовка ты эдакая! Что глаза таращишь, думаешь, не знает никто? Да все село обсуждает! Тьфу!

И электрик вышел из магазина, громко хлопнув дверью. Вика отерла пот со лба и села на табурет. Уже вторую неделю ее мутило, голова раскалывалась. Внутри бушевали разные чувства: уверенность в собственной правоте и вина перед Путилиным, а заодно и перед всем селом. Она всегда плохо разбиралась в себе: страшно желала денег и мечтала вырваться из Возжаевки и вместе с тем всегда шла навстречу, когда односельчанам нужны были продукты в долг. Толстая амбарная книга разбухла от записей карандашом. Еще Вика встречалась с двумя мужчинами одновременно: женатым генералом-красавцем Сергеем Семеновичем Полуэктовым из ближайшей воинской части и с непутевым шуганым доцентом Гришей из города Б. Гриша приезжал раз в пару месяцев навестить свою мать, которая жила в соседнем с Викиным доме.

Генерал был, конечно, предпочтительнее. Он ездил на автомобиле с водителем, получал путевки на лучшие курорты Союза, преподносил ей дорогие подарки да и в любовных делах был искуснее соперника. Только вот его обещаниям развестись Вика особо не верила. Гриша же почти ничего не имел за душой, в любви не признавался, все время нес не интересовавшую ее ахинею про «историю языкознания» и еще что-то такое академичное, а в постели приходил в щенячий восторг от происходящего: только и мог что напряженно пыхтеть, пропитывая одеяло по́том минуты четыре, а потом долго-долго ее благодарить. Зато Вика знала, что, надави она немного на Гришу, тот непременно на ней женится.

Прикинув по дням, Вика поняла, что забеременела совершенно точно от Гриши, но после некоторых раздумий решила все же сделать ставку на генерала. Подогнав немного срок, она рассказала о своем положении Сергею Семеновичу, который несказанно обрадовался, кружил ее на руках, а на следующий день пропал. Не отвечал на звонки неделю, две, а на третью Вика решила делать аборт. Отговорила ее сестра Марина. У Марины было какое-то редкое врожденное заболевание, но никто в местной больнице толком не мог сказать какое. Одна нога у нее сильно косолапила, глаза были навыкате, веки постоянно красные, а от жирной еды мог начаться эпилептический припадок. Врачи говорили, что долго девочка не протянет, однако Марина всем назло дожила до тридцати и умирать не собиралась.

Через месяц Полуэктов объявился, на коленях умоляя простить и объясняя свое исчезновение тем, что жена сильно заболела, поэтому он пока никак не может ее бросить, к тому же в военной части какие-то жуткие проверки и проблемы. Но Викусика с ребенком он, конечно, не оставит.

Через неделю случились похороны Гришиной мамы. На помпезных поминках, организованных на невесть какие деньги, Вика сказала своему запасному варианту, что они больше не могут быть вместе. Тот принял новость отрешенно, как будто речь шла о каком-то бытовом вопросе, например о продаже пианино или чешского серванта, которые в итоге оказались в доме Вики и Марины. С тех пор Гриша перестал приезжать в село и ни разу не навестил могилу матери.

Когда родилась Ангелина Пегова, безотцовщина по свидетельству о рождении, сразу стало ясно, что никаких теплых чувств ребенок у генерала не вызывает. То ли он подсознательно понимал, что ребенок не его, то ли просто не любил детей. Но деньги и вправду исправно давал. И Вика продолжала на протяжении пяти лет метаться в душе, пилить Сергея Семеновича, работать в своем магазинчике, записывать карандашом долги односельчан в амбарной книге, оставлять дочку на сестру и на что-то надеяться. Иногда она хотела уехать в город к Грише, признаться ему во всем, но похоже, действительно была влюблена в генерала. Поэтому, когда тот неожиданно явился одной ветреной ночью, сопровождаемый скрипом яблонь, и постучал в окно, Вика поняла: что-то произошло и она пойдет за ним на край света.

– Викусик, только тсс – не разбуди соседей… Слушай меня, мы можем уехать, уехать вдвоем, как всегда мечтали, ты готова?

– Мы с тобой? Что произошло? Ты меня пугаешь!

– Долгая история… меня отдают