Луч солнца - У Тейн Пхей Мьин


Луч солнца читать книгу онлайн
Книга знакомит с бытом городов и деревень Бирмы в шестидесятые — восьмидесятые годы нашего века, с жизнью рыбаков и проблемами бирманской интеллигенции.
Наряду с произведениями известных мастеров новеллы в книгу вошли произведения молодых прозаиков. Все произведения публикуются впервые.
Герой рассказа Мин Ту Йейна «В поезде» обеспокоен душевной черствостью, бездушием молодых людей, не замечающих, не желающих замечать страданий и горя бедной женщины, пытающейся покормить ребенка. Молока нет, ребенок кричит, женщина беззвучно плачет. Беспечная компания слушает музыку, веселится, курит, с аппетитом и неряшливо ест… «Убитая горем женщина и веселые молодые люди. Их разделяла лишь спинка дивана в вагоне. Поистине, тот, кто не замечает страданий ближнего, всегда спокоен и счастлив!»
Любовь — великая нравственная сила, она способна подвигнуть человека на благородный поступок, пробудить в нем великодушие. Но нельзя во имя любви поступать безнравственно — это может перечеркнуть, убить чувство. Такие мысли внушает читателю Пхьяпоун Хла Моу Нве своим рассказом «Луч солнца».
Иногда дети бездумно тратят отцовские деньги, не отдавая себе отчета, каким трудом они достаются. В рассказе Тин Схана «Мудрость отца» описан именно такой случай. Не отказывая сыну-студенту в средствах, родители тактично побуждают его понять цену деньгам.
Непросто справиться со всеми бедами стране, разоренной многолетним владычеством англичан, японской оккупацией, стране, где есть еще крупные землевладельцы и безземельные крестьяне, богатые и бедные, неимущие рыбаки, перекупщики и ростовщики…
Бирманские прозаики пишут об этом открыто и честно, с болью в сердце. Зажиточный хозяин земельного участка (в рассказе Пхоун Мьина «Батист и нейлон»), найдя выгодного покупателя на землю, выгоняет из приютившегося на ней домика бедняков — старую женщину и ее внучку. Другой такой же землевладелец требует в аналогичном случае «либо перенести дом, либо уплатить за землю пять тысяч джа» (Тоу Тоу, «Старайся стать лучше»). Третий не довольствуется тем, что грабит многочисленных арендаторов, что четыре крепких амбара позади его дома набиты рисом, собранным с крестьян-рисоводов в качестве арендной платы за землю. Он не останавливается и перед низким мошенничеством, чтобы выманивать из месяца в месяц семьдесят джа из зарплаты учительницы-односельчанки (Тэккадоу Маун Маун Кхин, «Похищение»).
Жизнь рыбака зависит от улова, а улов — от лодки да от сети. Рыбаку, не имеющему собственной сети, ростовщик ни за что не откроет кредита. Перекупщик рыбы, которого рыбаку тоже не избежать, даст сеть и лодку в долг, но зато сам установит цены на рыбу, сам станет их занижать, обвешивать. По своему произволу он будет отбирать у рыбака весь улов, не оставит на еду ни рыбешки… Измотанный многосуточным бденьем, выйдет снова рыбак на ночной лов при луне, задремлет перед рассветом, а воры не упустят мига, уведут сеть… Очнется бедняга, поплывет в погоню. Скорее жизнь отдаст, чем с сетью расстанется. Хорошо знают жизнь рыбаков писатели Линйоун Ти Лвин, Тэккадоу Маун Маун Кхин. В их рассказах покоряет читателя суровая правда жизни, волнующая напряженность сюжета.
А город? У города свои проблемы, свой уклад жизни. И здесь людям приходится трудиться за гроши, здесь живут они в тесноте, но разобщенно. Бедняки Рангуна, например, обитают в домах, «мало похожих на настоящие. Скорее их можно назвать собачьими конурами. Комнатки маленькие, тесные — дышать нечем. Тут спят, тут же едят, тут и гостей принимают, становятся на утреннюю и вечернюю молитву, здесь же зачастую и детей рожают» — так описывает городскую жизнь герой рассказа Со У «Кукареку…». Его, деревенского жителя, больше всего удивляет страшная разобщенность людей в большом городе. «Странный город Рангун… Судите сами. Живут рядом, в соседних квартирах, а в гости друг к другу не ходят, даже почти не разговаривают. Словно чужие. Что бы ни случилось с соседом, никому до этого нет дела. Только из окна посматривают, во что сегодня одета соседка, кто каких гостей принимает. В одном доме умер человек, траур, а в то же время рядом на всю мощь включена музыка, царит веселье. Хороший город Рангун. Веселый и странный, совсем лишенный, в отличие от деревни, человечности и сострадания».
Познакомившись с книгой, читатель без труда припомнит, что жители бирманской деревни, напротив, часто подают пример взаимопомощи. Люди там выручают друг друга всякий раз, когда нужно выстоять в борьбе с перекупщиком, ростовщиком, помещиком; нередко всей деревней участвуют в обрядах, сопряженных для них с расходами. А как дружно и бескорыстно отдают они свои сбережения и драгоценности, чтобы выкупить у бандитов односельчанку! Описавший эту последнюю сцену писатель Тэккадоу Маун Маун Кхин приводит воспоминания дочери пострадавшей: «Никто из односельчан, которые помогли мне, отдавая свои ценности, чтобы выручить из беды мою маму, не потребовал возмещения убытков. Вот что значит солидарность бедняков. «О, милая! И не вздумай отдавать, — говорили они. — Всю жизнь будешь расплачиваться. Нас же много, а ты одна» (рассказ «Похищение»).
Проза последних пятнадцати лет отражает новую тенденцию в бирманской действительности — возвращение в деревню уходивших в город на заработки крестьян. В самом деле: если герои произведений тридцатых — шестидесятых годов, уйдя в города, оставались там навсегда, то герои семидесятых — восьмидесятых годов возвращаются, как правило, в родные края.
Типичная сцена такого возвращения описана в упомянутом уже рассказе Со У «Кукареку…». Старый, уважаемый в деревне человек приветствует героя, вернувшегося из Рангуна, и предупреждает тех, кто, может быть, еще собирается в город, словами, которых не нашел бы, скажем, два десятилетия назад: «А кто на земле останется? Кто рис выращивать будет?.. Я никуда из деревни уезжать не собираюсь… Главное, по-моему, надо сделать так, чтобы крестьянину здесь, в деревне, жилось получше… Если у него есть земля, если он и его дети не голодают и не ходят голые и оборванные, разве он бросит землю и родное гнездо? Никогда!»
В городе трудно найти работу, особенно человеку с образованием. Впрочем, и девушки из табачной артели, как ни хорохорятся, а держатся за место, получая нищенские пятьдесят пья за сотню свернутых сигар. Бледные, без солнца, в духоте и табачной пыли, за день напряженного труда вырабатывают они от двух до трех джа (кьят). Толстая хозяйка артели, нещадно эксплуатируя работниц, наживается и процветает, «выстроила себе… каменные хоромы, золота да серебра понакупала, — замечает давно работающая здесь Ма Чжи Ма. — До нас ей дела нет. Помните, когда в прошлом году табачного листа не было, сколько мы без работы сидели. Сделала она для нас хоть что-нибудь?». В рассказе писателя Ман Мьина «Девушка из табачной артели» все зримо, все убедительно — и процесс изготовления сигар, и образы работниц. Естественны и их разговоры. А чего стоят слова вплывающей к ним в конце трудового дня хозяйки: «Было бы очень кстати, если бы вы остались поработать вечером. Сейчас на наши сигары хороший спрос».
Драмы многих человеческих судеб, описанных в рассказах