Лиственницы над долиной - Мишко Кранец

умного», — сказала тетка, уже подыскавшая для этой цели «умную женщину» по своему вкусу. «Среди придурковатых, — обратилась она к брату, — мальчик и сам станет придурком». А Виктору она попыталась дать совет: «Тебе нужна хозяйка в доме».

Виктор пожал плечами и ушел в хлев к Марте.

— Мне совсем не нравится, что он тут один с этой бабой. Вот станет постарше — как бы чего не случилось, — сказала Петеру Мета.

А Виктор тем временем разговаривал с Мартой:

— Они хотят, чтобы мы взяли еще работницу. Я пришел тебя спросить — если ты справишься одна, никого брать не станем.

Немного подумав, она коротко ответила:

— Справлюсь.

— Марта говорит, — сказал Виктор дядюшке с тетушкой, — что справится одна.

Родственники сердито попрощались и ушли. Усадьба, которая, по их мнению, больше принадлежала им, чем Виктору, уплывала у них из рук.

Никто не знал, что творилось в Раковице добрый десяток лет после войны. Соседи в дом не заходили, дядюшка с тетушкой, правда, бывали здесь, но из кратких ответов «да» или «нет» не могли себе уяснить положение, и хотя «всекрестьянская коллективизация» торговка Катра являлась сюда каждую неделю, ее сведения ограничивались тем, что она видела своими глазами. А видела она молчаливых людей, которые работали не покладая рук. Ни Марта, ни Рок не ходили к мессе, лишь Виктор изредка появлялся в селе. Иногда он бывал и в городе. Но чаще оказывался в Подлесе, пока там жила Яковчева Минка. Люди в горах не умеют выражать скрытые в сердце чувства. По вечерам тяжелые входные двери запираются на засов, а плотно завешенные окна глядят неподвижно в глухую ночь, словно глаза слепого.

Осенью дядюшка Петер пришел навестить Виктора. Священник в свое время не получил причитающейся ему здесь доли наследства и поэтому пытался присвоить себе хозяйские права в родной усадьбе. С Виктором он обращался как с арендатором. Всякий раз, оказавшись в Раковице, Петер Заврх становился совсем иным человеком. Это был уже не священник из церкви на Урбане. Он превращался в упрямого сельского хозяина, пререкался с племянником и вмешивался во все дела. Как только Виктор усадил гостя за стол, Марта принесла копченого мяса, ржаного хлеба, водки, молодого вина и сразу же вышла.

— Она что, немая? — спросил дядюшка Виктора.

Тот пожал плечами и нахмурился.

— Она не любит разговаривать с людьми, боится их, — ответил он.

— Я не кусаюсь, — сказал священник.

— Конечно, не кусаешься, — согласился Виктор.

Затем дядюшка подробно расспросил его обо всем, о каждой мелочи. Он осмотрел дом и хлев, то ругал, то хвалил скотину, сердился, решал, которого теленка следует откармливать, а которого продать, даже на дворе, где гуляли куры, он пытался распорядиться, каких оставить, а каких зарезать или отнести на рынок. Обошел он и сад, небольшой лесок, а затем и всю котловину с возделанными полосками земли и лугами, щедро залитыми солнцем. Каждый год он с воодушевлением говорил об участке, усеянном выветрившимися обломками скал, который следовало бы превратить в луг или даже в пахотную землю. Завершив обход, он наказывал племяннику:

— Смотри, чтобы все было, как мы условились. Если захочешь что сделать иначе, обязательно приди посоветоваться.

Перед уходом он спрашивал всегда одно и то же:

— Ну как — с работой справляетесь? Прости господи, ведь тебе приходится работать с придурками! Взял бы ты кого умного в дом.

— Для работы и такие годятся, — отвечал Виктор.

— Что правда, то правда, — соглашался дядюшка. — Да и такая рабочая сила дешевле. Умный потребует, чтобы за него платили страховку, и работать будет восемь часов в день, словно на фабрике. Ну а как Рок? Все еще требует, чтобы за него внесли страховку?

Виктор кивнул, и Петер со злостью процедил в ответ:

— Вышвырни ты прочь этого подонка!

— Нельзя, — спокойно возразил Виктор. — Если я его выгоню, мне обязательно придется все выплатить. Да и кто станет у меня работать?

— Неужели ты собираешься платить?

— Не знаю, — пожал плечами Виктор.

— Ни динара! — воскликнул дядюшка, словно дело касалось его собственного имущества. Помолчав, спросил: — А как баба? Тоже требует?

— Пока нет, — ответил племянник.

— Что значит «пока»? — Дядюшка почти кричал.

— Придется, верно, и за нее платить. — И Виктор снова передернул плечами.

Зажмурив глаза, священник пошевелил губами и лишь потом ответил:

— Вот твари! Я бы их… Им тут живется, лучше не придумаешь, а и они туда же — в этот поганый социализм!

Виктор не смутился, слыша эти ругательства и глядя, как Петер брызжет слюной и то и дело сердито сплевывает. После обхода усадьбы и всяческих пререканий, советов, решений дядюшка снова, уже вторично завел разговор о важном деле:

— Сдается мне, ты подумываешь о женитьбе! Да и незачем тянуть, как это водится у нас под Урбаном. Знаешь ведь: своя хозяйка — это не наймичка. Совсем другое дело! К тому же она не станет скулить насчет этого проклятого социального страхования.

— Я еще не думал, — коротко ответил племянник.

Дядюшка усомнился в этом и сказал:

— А я уверен, тебе уже кто-то приглянулся.

— Нет, никто, — ответил Виктор решительно. Его холодный, спокойный взгляд был устремлен куда-то мимо дядюшки.

— Врешь! — прикрикнул дядюшка грубо, совсем как на провинившегося ребенка.

Виктор не смутился, не покраснел. Ему не хотелось пускаться в пререкания, и он ответил почти равнодушно:

— Мне нравится молодая Яковчиха.

На какой-то миг Петер Заврх потерял дар речи, затем прошептал:

— Выходит, Минка?

— Выходит, Минка.

— Беспутная фабричная девка! — воскликнул дядюшка испуганно и гневно. Казалось, он готов наброситься на парня с кулаками.

— Минка, — повторил Виктор, словно перечеркивая последние дядюшкины слова. Он поморщился, видимо, потому, что у него зачесалось за ухом. А дядюшка с величественным видом оскорбленного божества поднял палец и, насупив косматые брови, произнес:

— Нет, только не Яковчиха, для нашей усадьбы она не подходит. Не годится она, — добавил он дрожащим голосом, — ни для крестьянской работы, ни для супружества, так и знай!

Молодой владелец Раковицы со скучающим видом ковырял в носу. Виктор отлично понимал, что хозяин усадьбы — он. Поэтому сказал прямо:

— Мы всегда любили друг друга, еще со школьной скамьи.

Побледнев, Петер Заврх подскочил к племяннику с поднятым кулаком:

— Что ты, парень! Первую шлюху — в нашу усадьбу? Знаешь, что такое усадьба, земля, дом? А с ней, как говорят в городе, в долине всякий может переспать, стоит захотеть…

Виктор теперь спокойно почесывал нос и так же спокойно ответил разъяренному дядюшке:

— Когда она переберется в Раковицу, она будет любить только меня, наш дом, землю, скотину, и никого больше.

В этот миг Петер Заврх впервые почувствовал, что у него отнимают родную