Перед солнцем в пятницу - Альбина Гумерова

– Стриги. Она не любила, – приказал дед.

Они с Виктором находились в комнате Марии Ивановны, потому что там было зеркало, а в большой комнате лежала она сама. Виктор сначала срезал бороду Григория довольно тупыми ножницами, потом обмазал пеной его лицо и гладко побрил. Они оба поглядели в зеркало, и Григорий изумленно произнес:

– А все-таки Марья она была, не блядь…

Но Виктор не понял, к чему это он. А когда они вышли к людям, что находились в их доме, некоторые ахнули, увидев их, но Виктор не обратил на это внимания. Он, Григорий и еще два мужика впряглись в гроб.

Дарья с трудом открыла тяжелые ворота, и Марью Ласточкину вынесли со двора дома номер один, где она прожила большую часть жизни, и понесли по улице Ласточкина. А потом и по улице Задорожная, в конце которой ждал грузовик. Дед Григорий – после бритья его сложно было назвать дедом – был так растерян, что жена его умерла, что забыл отследить, где именно копать могилу, и ее выкопали рядом с Егором.

Виктор глядел, как комья земли разбиваются о крышку гроба, и думал, что никогда ему не узнать, целитель ли Егор или обычный хитрый извращенец, сумевший выгодно себя преподнести. Дарья подошла очень некстати и положила руку Виктору на плечо.

– Дарья, я уезжаю. Ты можешь расплатиться со мной?

Дарья тоже будто бы умерла в то мгновение, она от Виктора отпрянула со словами «я уж так и подумала», достала из кармана перетянутые резинкой пятитысячные купюры и протянула их Виктору, а он, даже не взглянув на них, сунул в карман. Дарья отошла от него подальше, все смотрела на него, думая, что, быть может, ей показалось, быть может, он бредит, но Виктору дела не было до нее. Он думал о том, что до конца жизни не простит себе, что так и не обнял Марию Ивановну, хотя и хотел. Так и не полежал на ее коленях, хотя и хотел. И Виктор не знал, как ему теперь с этим жить.

Но, когда шел с кладбища назад, понял, что и Мария Ивановна, Марья Ласточкина, тоже себе не простила, так с этим и померла. И Григорий не простил, и он тоже с этим умрет. И Егор не простил – ему, даже если он и был чудотворец, наверное, тоже было за что себя не простить, как и всем живым людям. И стало Виктору чуть легче.

Григория довезли до дома. Он лег и лежал, не мог ни есть, ни пить, ни спать, ни разговаривать. Виктор не решился оставить его одного и опять не уехал. Утром он пошел в дом номер двадцать семь забрать свой нехитрый скарб и постельное белье вернуть. После этого он завел было машину, но увидел, как Григорий возится во дворе, и подошел попрощаться. Они расстелили полиэтилен на ровную поверхность, положили на нее деревянную форму, замешали раствор и залили. На табличке они написали «Марья Ласточкина» и все. Сели перекурить.

– Я знаешь зачем людей изводил?

– Зарабатывал…

– Нет! Тебя искал! Я знал! – произнес Григорий с какой-то болезненной гордостью. – Коли мой ты, то найдешь меня! Придешь ко мне!

Виктор на это ничего не ответил.

– Не понимаю, не понимаю… ведь я тогда выпил за ейное здоровье! И ты выпил! – недоумевал Григорий. – Почему она померла-то?!

– Картошку не там сажать надо было, – вяло усмехнулся Виктор и затушил свой окурок. – Поеду я… – он хотел сказать «отец», но сдержался. Вытащил из кармана деньги, которые дала ему Дарья, и положил перед Григорием: – Твое это, кровно заработанное.

И пошел к воротам.

– Хороший ты, Иван! – отчаянно крикнул уже безбородый старик. – Хотя и Виктор…

Виктор выехал на улицу Задорожная и, глянув в зеркало заднего вида, заметил, что Григорий машет руками и бежит за его машиной. Виктор хотел было по газам, но резко нажал на тормоз и дал задний ход. Опустил стекло.

– Улица Ласточкина… это не в мою честь, а в твою! Название я предложил, когда меняли, но не ради себя. Понимаешь теперь?!

– Нет, не понимаю! Не понимаю! Не понимаю!!! – орал Виктор в машине и что есть силы давил на газ. – Не понимаю!!! Не понимаю-у-у-у-у! – В ту минуту ему не жаль было своей жизни, но Мария Ивановна, раз умерла в день его рождения, стала теперь ему ангелом-хранителем.

Через некоторое время Виктор успокоился и вел машину по обыкновению аккуратно. Подумал о том, что, быть может, через некоторое время вернется, навестит Григория – картошку убрать поможет, зря, что ли, спину гнули! Он сделает это, даже если и не сильно захочется ехать, сделает хотя бы потому, чтобы не было еще одного повода не прощать себя…

Но пока Виктор держал неблизкий путь в Крым, к Ласточкиному гнезду, надеясь, что там, вдали от улицы Ласточкина, Черное море унесет его печали. Блядей и сук на пляже хватает, с одной из них он забудется – мужикам иногда именно так и надо: чтоб без сердца, а просто – весело. А может, там, у моря, он Марью свою встретит? А может, он уже ее встретил, да не понял пока, что это его Марья.

2019

Владимир

Я встретила ее на берегу Черного моря, в Коктебеле, напротив дома Волошина. Был август, тот самый август две тысячи четырнадцатого, когда Крым вернулся в Россию.

Я пришла на берег на рассвете, дабы увидеть, как солнце поднимется из-за горы. Причал Волошина был пуст. Маленькие волны прозрачного, как слеза, моря перешептывались с камешками на берегу. Возле памятника Волошину коротко стриженный мужичок в оранжевом жилете мел брусчатку набережной. Чуть дальше от меня, возле тентов, девушка в фиолетовом купальнике делала гимнастику. Светлые волосы ее были собраны в пучок, как у балерины.

Небо над горой нежно розовело. Показался огненно-красный краешек солнца. Вскоре оно встало на гору, готовое покатиться по вершинам; мгновение – и солнце повисло над горой. Девушка в фиолетовом купальнике вошла по колено в воду, развела руки в стороны, к небу.

Я сняла обувь и ступила в невероятно чистое утреннее море. Солнце переставало быть красным, поднимаясь все выше, невыносимо желтело в голубом, без единого облака небе. Чувствуя приближение скорого зноя, я поплыла. Девушка в фиолетовом купальнике вошла в воду по пояс, все еще протягивая руки к небу, будто просила манны небесной. Из моря