Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Это тоже я писал.

Факирский, с заметною озабоченностью в лице ожидавший его ответа, болезненно поморщился и быстро отвернулся к окну. Троекуров так и впился в юношу…

Жандармский капитан осторожно вынул из конверта листок, в восьмушку тонкой, отпечатанной убористым шрифтом бумаги, по всем признакам заграничного происхождения:

– Вам было известно, – спросил он, и глаза его в свою очередь блеснули как бы невольным участием к допрашиваемому, – о содержании того, что заключалось как под этою обложкой, так и подо многими другими такими же с адресами на них вашей же руки и вами же лично сданными в ***ской почтовой конторе, как показывают очевидцы?..

Гриша не успел ответить.

– А если это ему известно не было? – воскликнул вдруг Троекуров, вскакивая со своего места. – Если он просто по добродушию… или легкомыслию, если хотите, согласился надписать на готовых запечатанных конвертах адресы всяких неизвестных ему лиц, по списку, данному ему тем, кому нужно было разослать эти прокламации?.. Ведь прокламации это были? Всем известно, что их разбрасывали в Петербурге, на Волге… Один из таких экземпляров, вероятно, и у вас тут? – указал он на листок, который голубой офицер, как бы внезапно испугавшись этих слов, поспешил тут же вложить снова в обложку… «Вот тебе исход, пользуйся!» – говорили в то же время глаза Бориса Васильевича Грише, все также не отрываясь от него.

– В таком случае, – с живостью молвил капитан, не потрудится ли господин Юшков назвать то лицо, по просьбе которого надписаны им адресы на этих обложках?

Троекуров еще раз не дал юноше произнести слова:

– Капитан, вы должны понимать, как трудно порядочному молодому человеку, – подчеркнул он, – выдавать кого бы то ни было… Вопрос этот к тому же, кажется, бесполезен. По имеющимся, как мне известно, в вашем ведомстве сведениям, сами вы должны догадываться, если и не знаете достоверно, кто мог быть «лицо», о котором вы спрашиваете.

Фанатик «по следственной части» весь превратился сам теперь в вопросительный знак.

– О ком это вы изволите говорить?

Троекуров поглядел ему в глаза:

– Позвольте-с, мы здесь не в прятки играем! Вы не можете не знать, что в здешней местности, именно в то время, когда сданы были на почту эти прокламации, проживал некто, один из нынешних агитаторов что ли, – как их назвать! – давно известный вашему ведомству, которое, как это мне, повторяю, лично известно, и разыскивало его формально, – иронически добавил он.

Благообразный офицер с тем же недоумевающим взглядом пожал плечом.

– Решительно не понимаю-с!..

– Так я вам прямо назову его, – отрезал Борис Васильевич, – его все сильнее разбирала желчь, – зовут его Овцыным; бывший студент Петербургского университета; эмигрировавший за границу и вернувшийся оттуда под чужим именем; подозреваемый в участии в петербургских пожарах…

Капитан закивал теперь утвердительно головой:

– Это совершенно так-с: называемый вами господин действительно разыскивается…

И он как бы невольно прибавил своим светски-любезным тоном и с легкою усмешкой:

– Мне остается только удивиться, откуда вам ведомы наши тайны.

– А я, – возразил с такою же усмешкой его собеседник, – удивляюсь тому, что вы верите еще в эти «тайны». В русских управлениях наисекретнейшая бумага известна тем, от кого скрывают ее содержание, прежде еще чем она подписана.

Капитан повел губами не то недоверчиво, не то кисло:

– Такое утверждение, мне кажется, несколько преувеличено… Что же касается данного случая, – торопливо перебил он себя, – относительно личности, которую вы сейчас назвали, то считаю долгом заверить вас, что ее в здешней местности и не было вовсе…

– И «вовсе» даже? – не мог удержаться от смеха Борис Васильевич. – Таковы ваши сведения?

– У нас в центральном управлении имеются об этом самые положительные данные, – утвердительно и несколько обиженный этим смехом промолвил тот.

Троекуров еще раз воззрился ему прямо в лицо: оно дышало самою несомненною, младенческою искренностью.

«О sancta simplicitas3 в лазоревом мундире, – подумал он, – покойся безмятежно на иждивении благодушного отечества, а хранить его предоставь уж единому Господу Богу!..»

– А я вам вот что скажу-с, – громко выговорил он, – можете донести вашему начальству, что, если б это понадобилось, я, не говоря уже о моем собственном, соберу еще сколько угодно показаний свидетелей о пребывании этого негодяя здесь, и притом самых подробных – и когда, и где, и что…

Глаза его остановились на миг на мрачно внимавшем этому разговору исправнике – и тут же отвернулись. Он замолчал.

Но слова его, видимо, произвели веское впечатление на нашего капитана. Прирожденная его чертам строгость перешла даже теперь в некоторый оттенок грозности – все так же, впрочем, «невинной».

– Я не смею не доверять вашим словам, – раздумчиво и протяжно произнес он.

И, обращаясь к Грише:

– Вы подтверждаете их показание?

– Какое? – как со сна спросил тот.

Он стоял, глубоко погрузясь в свою тяжелую внутреннюю думу.

– Относительно пребывания здесь бывшего студента Овцына, a также и того, что вы, по его просьбе, и не зная, что содержится в изготовленных и запечатанных им заранее конвертах, надписали на них адресы по списку, полученному вами от него же?

Потупленные до сих пор глаза Гриши вскинулись на вопрошавшего:

– Я никакого Овцына не знаю.

– Он называл себя здесь Федоровым, – заметил на это Борис Васильевич.

– Он и в Петербурге, как нам известно, проживал под этою фамилией, – подтвердил капитан, – так, значит Федорова, все равно-с, – обратился он снова к молодому Юшкову.

– Я и Федорова не знаю, – резко ответил тот.

Троекуров вспыхнул весь, шагнул к нему:

– Гриша, – вскрикнул он, – знаете ли вы, что говорите? Ваше отрицание – ведь это, значит, я солгал!..

Юноша с задрожавшими губами обернулся на него:

– Вы хотите меня спасти, Борис Васильевич, – залепетал он чрез силу, – спасибо вам… но… я… не могу принять… Ни Овцына, ни Федорова, никого я не знаю, – крикнул он внезапно визгливым криком, давясь, чтобы не разрыдаться рыданием, – я один, без ничьей просьбы, один действовал… Я не мальчишка и не хочу, чтобы меня спасали… И делайте со мною, что хотите!..

– Сделайте милость, успокойтесь! – поспешно заговорил благообразный офицер, очень смутившийся этим «припадком». – На меня возложена обязанность разъяснить обстоятельства дела… Но поверьте, что в господине шефе жандармов вы найдете полную снисходительность… к увлечениям молодости…

– Садитесь, Гриша, и выпейте воды, – прервал его Троекуров, строго взглянув на своего молодого приятеля, – вы слишком волнуетесь!

Гриша разом осилил себя, прошелся по комнате, сел и закурил папироску: «без воды, мол, обойдемся»…

Исправник Факирский нежданно подошел к товарищу своему по дознанию:

– Позвольте мне подтвердить показание Бориса Васильевича насчет бытности здесь этого… Овцына или Федорова, – начал он решительным, словно вызывающим тоном, – в