Астра - Сидар Бауэрс

Клода бросила взгляд на Сативу, качавшуюся в гамаке, потом спросила:

– Как тебе здесь живется? Тебе тут нравится?

– Конечно. С чего бы это мне не нравилось? – ответила Астра вопросом на вопрос.

Картошка на сковородке уже подрумянивалась, девушка взяла кусок тофу, бросила его в миску и стала перемешивать с морской солью и кусочками красного перца.

– У тебя здесь поблизости или, может быть, в Ланне есть друзья?

– Раньше были. Девочка по соседству моего возраста, но она несколько лет назад уехала. Еще пес был, но потом он сдох.

– О господи!.. Извини. А как он сдох?

– Рэймонду пришлось его застрелить. Он подцепил бешенство от койота или от летучей мыши, а может, и еще от кого-то.

– А к ветеринару вы его не могли отвести?

Астра пропустила вопрос мимо ушей и переложила тофу в кастрюлю. Но Клоде хотелось ближе узнать эту девочку, даже если с ней непросто будет пойти на контакт. Глория хотела бы, чтоб Клода постаралась.

– Отец рассказывал тебе, что мы были очень близки с твоей мамой, когда тебя еще не было? А когда ты здесь родилась, я была в этой самой избушке.

Девушка пожала плечами и сказала:

– А потом ты уехала. Как и все остальные. У всех вас, работников старой школы, силенок маловато было, чтобы остаться в Небесной.

– Кое-кому из нас это было вполне по плечу. Уверена, что и мама твоя тут бы осталась.

Астра фыркнула.

– Ты знаешь, как здесь бывает холодно зимой? Никто этого не может выдержать.

– Я-то это хорошо знаю. В тот год я оставалась здесь до февраля, – сказала Клода. – Ведь одно из твоих имен – Винтер[2], разве не так? Астра Винтер Сорроу[3] Брайн – я все правильно помню?

– Терпеть не могу мои имена. Они мне как кость в горле.

– Это мама хотела назвать тебя Винтер. Хотела, чтоб это было твое первое имя. Дорис проследила, чтобы Рэймонд как-то это имя использовал.

Астра пристально на нее посмотрела.

– Не надо все время ее вспоминать. Мы не станем ближе друг другу просто потому, что ты ее знала, – сказала она, бросив ложку на стол. – И мне не должно нравиться мое имя просто потому, что она его выбрала. Воспитывал меня Рэймонд.

– Так оно и есть, – согласилась Клода, а сама подумала: Ох, Рэймонд, что же ты наделал? Зачем тебе понадобилось корежить ее память?

Больше всего Клоду беспокоило то, что во всех домах, во всех общинах, во всех тех треклятых местах, где она побывала, ей встречались точно такие девушки, как Астра, и точно такие женщины, как она сама. Незаметные, тянущие на себе всю тяжелую работу: готовку, уборку, уход за детьми, зачастую без гроша за душой, без дома, который они могли бы назвать своим. А мужчины тем временем сидели без дела, разглагольствуя об освобождении, свободной любви, о том, какой они создают прекрасный новый мир, где все могут быть по-настоящему «свободны», если только у них на это хватит духу. Все это полная ерунда. За долгие годы Клода встречала сотни свободных мужчин, но не могла похвастаться, что знала хоть одну свободную женщину.

Она коснулась подбородка Астры, провела большим пальцем по шрамам. Они были жесткими, упругими, отталкивающими и такими красными, что казались все еще воспаленными. Клоде совсем не было холодно, но она поежилась, будто ее знобило.

– Что ты делаешь? – Астра резко отстранилась от нее. – Зачем ты постоянно норовишь до меня дотронуться?

– Извини. Постараюсь больше этого не делать, – сказала Клода. – Только знаешь, тебе нужно бы ставить Рэймонда в известность, когда эти парни так с тобой разговаривают, как прошлым вечером. Это твой дом. Важно, чтобы здесь ты чувствовала себя в безопасности. Ты еще ребенок.

Девушка вновь обратила на Клоду взгляд черных глаз.

– Я же сказала тебе, что все было в порядке. Тебе бы лучше помалкивать о том, в чем ты совершенно не разбираешься. Ведь это не твой дом.

– Почему, Астра?

– Потому что я так сказала.

Это случилось тем летом, когда Фридому исполнилось пять лет. Дорис и ее подруга, уже отчаявшиеся пригласить женщин на Ферму, убедили Клоду вернуться и еще раз попытаться там обосноваться. Астре тогда исполнилось всего два года. Дело было на исходе августа, ранним вечером, в воздухе разносилось жужжание стрекоз, все работники либо купались в речке, либо нагишом загорали на берегу. Клода позволила течению наброситься на ее плоть и смыть с волос и тела налипший за день пот, а дети тем временем тешились, играя в высокой траве – ныряли в заросли и выныривали в неясном свете занимавшихся сумерек. Все молчали, и тишина, казалось, сама по себе была наполнена каким-то мощным духовным смыслом, как будто становилась неким свершением в отблесках света солнца, неспешно закатывавшегося за горный кряж. И в этот момент до купавшейся в речке Клоды донеслись крики Фридома.

Она помнила, как сухие стебли травы обвивали ей голые ноги, когда они бежали на поиски детей, как шипы и колючки впивались в подошвы исцарапанных ног. Дети были еще так малы, что терялись в густой траве, поле было таким огромным, что просто в голове не укладывалось. Но вскоре удача им улыбнулась, и при виде Рэймонда – рычавшего, вопившего, мчавшегося прямо на зверя – пума разжала челюсти, выронила Астру и умчалась к зарослям кустарника на горном склоне. Девчушка тем временем встала на ноги – молчаливая, окровавленная, обмякшая, как кукла.

Фридом стоял рядом с работниками, окружившими Астру, грудь у него резко вздымалась и опадала, как при рыданиях, но слез на лице видно не было. Он издавал какие-то жуткие звуки. Клоду вывело из себя то, что рыдания его были настолько сильными и так страшно действовали ей на нервы. Ее корежило от происходившего, от того, в каком свете это выставляло ее как мать. Она помнила, как, глядя на искаженные черты его лица, думала, что лучше было бы, чтоб дети погибли. Потому что ей тогда было всего двадцать два года, и жизнь ее была бы гораздо проще и легче, если б не ответственность за другого, если бы она могла вернуться в реку и течение унесло бы ее в океан.

Рэймонд, которому требовалось что-нибудь, чтобы остановить кровотечение у Астры, заметил, что только на Фридоме была какая-то одежда, но это лишь все