Юркие люди - Анна Андреевна Лужбина

– Про таких людей нельзя писать, – услышала я за своей спиной. – Дайте следователю нормальную бабу.

Писательница достала пудреницу и посмотрела не на меня, а в зеркало. Я подняла скатерть и юркнула куда-то под стол. Никто не замечал, что меня больше не существует. Писательница удивленно смотрела по сторонам. Сосед заказал еще пива. Скрипнула дверь бара, и зашли конюх и батюшка. Они отряхивали снег с курток. Писательница нервно дергала ногой.

– В целом экстрасенса можно и выдумать, – сказала она кому-то.

Я подумала, что запросто бы исчезла, если бы не мои звери. Если бы не Ирис, не Юзуф, не Каштан и не Маруся, которые держали меня, как взрослых держат их дети. Если это тоже тюрьма, то она нравится мне куда больше. По крайней мере, без такой тюрьмы меня бы, наверное, не стало.

– Да это наша местная юродивая! – орал сосед. – Но, знаешь, когда она совсем запирается дома – становится скучно! Когда ее нет, мне как-то не по себе. Кажется, что все слишком нормально!

– Каждый на своем месте, – сумничал батюшка.

– Иногда мы встречаемся в баре! – снова проорал сосед, и кто-то чокнулся большими пивными стаканами.

К столику подошли худые ноги официанта.

– Можно мне сосиски к пиву и картошку фри? – сделала заказ писательница.

Посидев еще немного под столом, я пробралась по стенке к выходу и пошла домой. Улица была абсолютно пустой. Маруся встретила меня у калитки, виляя хвостом.

У левады стояла лосиха. Маруся ее совсем не боялась. Вот уж точно, душа как дымок: никогда не ухватишь, только любуешься. Еще ей можно подражать. Хорошо, что я вспомнила греческое слово, мимесис. Вот оно какое, это слово.

Лосиху я назову Кларой. Имена людей необязательно запоминать. Какое-то время после ссор и встреч в баре они перестают меня донимать. Я облизнула себе уголки рта, и мне стало спокойнее. Клара вышла под лунный свет. Какая же ты красивая, Клара.

Стыд

Мрамза не смотрит на последнюю парту. Давид и Татащ рисовали не на бумаге, а друг на друге. У них зеленые лица, желтые волосы, красные руки.

– Поставите двойку – я стану таким же, как Аста Чагава! – стонет Татащ, когда раздается звонок. – Мне надо закончить школу, а учителя злые, ну Мрамза Хосовна!

Мрамза знает вроде бы, что вестись нельзя, но ставит им в журнале тройки. Вдавливает ручку так глубоко, что цвет чернил из синего становится черным. Давид и Татащ проходят мимо ее стола, заглядывают в журнал и гогочут. Когда их уже не видно, Мрамза шепчет беззвучно, что Аста, может, и не оканчивал школы, но по рисованию был отличником. У Мрамзы над столом висит рисунок с пятиногим барашком, этот рисунок для нее сделал Аста. Каждая нога барашка обута в черный человечий сапог, и, когда Мрамзе тяжело, она рассматривает эти сапоги.

Мрамза выходит на школьный двор. Прячет в кошелек обручальное кольцо, застегивает пиджак до последней пуговицы. Идет по тропинке – прыг на бетонные плиты, отсюда видно узкую полоску моря, цветущие кусты, волосатую пальму, а еще многоэтажку. Окна многоэтажки то темные, без стекла, то белые, со стеклопакетами. В одном из белых живет Мрамза, но идет она не домой, а от дома.

У Мрамзы большая голова, худая шея, сутулые плечи. На улице тепло, но ей холодно, потому что стыдно. Она выходит к железнодорожным путям, только поезда здесь не ходят. Все вокруг заросло дикой розой, папоротником, закрутилось вьюнком. Над ручьем шелестит шелковица, скидывает зрелые ягоды и листики. Мрамза срывает несколько ягод, и пальцы становятся фиолетовыми. Она вспоминает, где рядом с домом растет шелковица, если спросят муж или мама, почему у нее такие грязные руки.

Из покосившейся будки выглядывает собачка с пятнистым носом и бежит за Мрамзой, как за хозяйкой. Мрамзе хочется почесать ее за ухом, но собачка останавливается, кусает свой плешивый бок, и Мрамза отходит. Вдоль путей – разноцветные домики, в каких-то из них живут, а где-то только фундамент остался и дырявый забор. От забора к забору бродят цыганки в платках, в пестрых юбках. У домов сидят в клетках волнистые попугайчики, чирикают, чешут клювы.

Когда стемнеет, цыганки возьмут попугайчиков на руку и пойдут в центр, к морю, гадать русским туристам. Мрамзе тоже как-то нагадали большую любовь, семейное благополучие, восемь детей. Она пошутила тогда, что работает учительницей в школе и детей у нее не восемь, а шестьдесят. И после краснела, потому что цыганки в ответ хохотали, а муж сердился.

В сумке у Мрамзы детские рисунки, бумажные журавли, учительская премия, завернутая в газету, скотч. Вдалеке видно ущелье с заросшими боками, с каменным лицом, глядящим на море. Там уже ни людей, ни домиков, даже собака убежала куда-то. От тугого пучка гудит голова, и Мрамза вытаскивает из волос жесткие шпильки.

Железнодорожные пути раздваиваются: одни ведут сквозь ущелье, а вторые, едва заметные, в колючие заросли. Мрамза выдыхает, лезет через колючки, потом смотрит по сторонам и улыбается. Вот зеленая поляна, за ней море, и даже крапинки кораблей блестят вдалеке. Рельсы заканчиваются у горной стены, а в тупике стоят грузовые вагоны, в которых Мрамза хранит секреты. Она проводит тут по два часа каждый вторник, а если повезет, то и в пятницу. В эти дни по расписанию школьный кружок, на который никто не приходит.

Здесь случаются камнепады, и камни разбросаны по всей поляне, будто чьи-то игрушки. Еще на поляне ромашки, сваленный кучей чернющий уголь, гигантские ржавые шурупы и гайки, а по вагонам ползет виноград. Мрамза идет к вагону, забирается внутрь: в глубине темно и душно, ближе к выходу лежит свернутое одеяло. Рядом – огрызки, высохшие косточки персиков и черешни, вьются мелкие мушки. Сложены книги, и Мрамза берет одну, чтобы рассмотреть обложку. В страницах вырезана ямка и спрятан абхазский нож с деревянной ручкой. Мужчины любят ножи, даже дети ходят в школу с ножами, даже дети…

– Мрамза Хосовна?

К вагону подходит Аста, в руках у него ведро воды, а на плече полотенце. Аста красивый, узкий и вытянутый, как молодое деревце. Он ставит ведро на землю, не пролив ни капли, и отгоняет насекомых.

– Я принесла кое-что, – улыбается Мрамза.

Аста приближается, от него пахнет медом и морем. На поясе у него еще один нож, нос перепачкан черешневым соком.

– Ты ведь тоже делал это, ты помнишь? – Мрамза отрывает зубами кусочки скотча, вешает детские рисунки на стены вагона. В