Люди без внутреннего сияния - Йенте Постюма

«Задавай ему побольше вопросов, — сказала тогда бабушка. — Ему будет полезно». Эта внезапная мысль пронеслась у меня в голове и явно не была моей собственной.

Я позвонила отцу, но он не ответил. Я знала, что он не верил в говорящих мертвецов. «Люди могут всякого напридумывать, — часто говорил он. — И иногда уж слишком увлекаются».

Через неделю он уходил на пенсию. На празднике в честь этого события он хотел спеть песню «I Did It Му Way» в версии Фрэнка Синатры. Я должна была аккомпанировать на пианино и за несколько дней до мероприятия прийти к нему репетировать, потому что его подруга Маргарет была не очень музыкальной.

Много лет назад Маргарет приехала из Англии в Нидерланды писать диссертацию в Техническом университете. Теперь она там преподавала. Дурдом моего отца находился недалеко от университетского кампуса, их разделяла только спортшкола. Именно там, на тренажерах, имитирующих греблю, они и встретились в первый раз. Вечер за вечером они молча гребли рядом, пока мой отец наконец не собрал все свое мужество, чтобы сделать комплимент ее мускулистым щиколоткам.

С тех пор, когда я звонила, он вел себя странно.

— Пап!

— Да, дорогая!

— Не кричи так. Ты что, не один?

— Я с Маргарет. Мы собрались за сыром и яйцами в фермерский магазинчик. У тебя что-то важное?

У нее было широкое лицо, рыжеватые волосы, светлая кожа в веснушках, добрые синие глаза и короткие ноги с крепкими щиколотками. Мой отец считал ее очень умной. И она никогда на него не ругалась, кроме тех случаев, когда у нее была мигрень, а папа совершал свой обычный обход дома с портативным пылесосом. На выходных они отправлялись на длительные пешие прогулки. Мой отец купил для этого специальные ботинки.

У нее детей не было, и она изо всех сил старалась не притворяться моей матерью, когда я оставалась у них погостить. Только однажды она вступилась за моего отца, когда я рявкнула на него за ужином за то, что он чавкал. «Он не чавкает, — сказала она. — Он использует слюну для проглатывания и переваривания пищи. Ты хоть представляешь, как это звучало бы, если бы он ее не использовал?» Мне было ужасно любопытно это выяснить, но даже она, будучи физиком, не могла знать это с абсолютной точностью. Она была теоретиком, а практику не любила.

В самом начале их отношений меня раздражал ее тихий голос, бледная, почти прозрачная кожа и седеющие волосы. У нее была внешность, которую моя мать с пренебрежением называла природно-естественной. Но чем чаще я ее видела, тем красивее она мне казалась. Вот только ноги оставались по-прежнему короткими.

Маргарет помогала мне дописывать диплом. Это было литературоведческое исследование, тема, в которой она совсем не разбиралась, что ей, впрочем, не мешало. Она смогла свести количество неконтролируемых вариаций к вполне управляемому числу. «Некоторые факты лучше проигнорировать», — сказала она.

Она смеялась, когда ей было смешно, и ни в каких других ситуациях, а когда мне надо было обсудить что-то важное, чаще всего молчала, даже если это напрямую касалось ее самой, например стопки моего отца. У стены между креслом и диваном их возвышалось целых три: газеты за два месяца, рекламные проспекты, которые он еще планировал просмотреть, и рекламные проспекты, которые он хотел сохранить, потому что в них были интересные предложения. На кухне он складировал не только посуду, он составил друг на друга стиральную машину, морозильную камеру и микроволновку. Чтобы воспользоваться ею, Маргарет приходилось вставать на лесенку. Она просила его вовремя отправлять пододеяльник в стирку, а не выворачивать его, чтобы использовать еще раз, но по вечерам никогда не готовила для него одежду на завтра, потому что ей было все равно, в чем он пойдет, даже если мой отец с головы до ног одевался в один и тот же цвет. И в гараж она почти не заходила.

Был вторник, до проводов папы на пенсию оставалось три дня. На вокзале папа встретил меня в зеленом свитере, чуть более темных зеленых брюках, темно-зеленых носках и серо-зеленых ботинках. Он не расстраивался из-за того, что уходит на пенсию, рассказал он мне по дороге, но особо и не радовался. У него пока не было плана действий, и это его немного тревожило.

— Может, наведешь порядок в гараже, — сказала я, когда мы въехали на нашу улицу.

— Но там же и так порядок.

Коробки с кабелями и проводами мой отец тоже аккуратно ставил друг на друга.

Маргарет стояла на кухне у большой кастрюли овощного супа.

— Hi dear, — сказала она. — Обед будет через десять минут.

В бульоне плавали здоровенные куски морковки и порея. В ее супах никогда не было фрикаделек. Моему отцу все было по вкусу, лишь бы еды хватало. Пока она накрывала на стол, он вставил в проигрыватель диск. Проходя мимо, папа шлепнул Маргарет по попе, и она по-британски сдержанно взвизгнула. Я подумала, в курсе ли она, что у нее из-под джинсов видны трусы. Некоторые люди никогда не осматривают собственную задницу в зеркале.

— Ты действительно хочешь петь эту песню Синатры? — спросила я за обедом.

— Да, — сказал мой отец. — Это будет забавно.

Маргарет изучала свои ногти.

На праздник должно было прийти много его друзей, коллеги и даже некоторые пациенты из клиники. Вероятно, и Бетси, женщина, которую он лечил уже лет двадцать. Я часто видела ее, когда ходила с отцом на работу. Иногда она вела себя вполне нормально, но, если ей что-то не нравилось, начинала бесноваться. Тогда она шипела: «Чтоб тебе заболеть!», как будто произносила проклятие. Мой отец посоветовал говорить ей: «Боже мой, ты серьезно, Бетси?», если она уж очень лезла со своим мнением, и сам именно так и поступал. Если он оказывался поблизости, Бетси хихикала. Она говорила, что он посылает ей в голову хорошие мысли.

Когда я была маленькой, думала, что это Бетси наслала на мою маму болезнь в тот день, когда она пришла забрать меня из дурдома. Были каникулы, маме назначили прослушивание, и она отвела меня к отцу, который усадил меня со стопкой комиксов в кафе на территории клиники. За мной приглядывала буфетчица, а папа обещал забегать между приемами. Бетси сидела за барной стойкой и ковырялась толстыми пальцами в плошке с арахисом. Она смотрела телевизор, висевший в углу под потолком. Там показывали документальный фильм про насекомых. Иногда она что-то выкрикивала в сторону экрана. В моих комиксах толстяк с косичками только что столкнул лбами двух тощих парней в юбках.