Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Что ему нужно? – невольно вскрикнула Софья Ивановна.

– За мною, верно, за мною!.. – радостно возгласил «фанатик». – Театрик, должно быть, устраивается, так он за мною, толстопуз, прикатил!..

И он со всех ног кинулся с балкона.

– Они Сергея Михайловича спрашивают! – угрюмо певучим голосом промолвил Федосей, не трогавшийся с места.

– Меня?.. Проси! – сказал Сергей, взглянув на тетку. – Не попался ли в чем кто-нибудь из наших крестьян? – объяснил он.

– Сюда!.. сюда проси! – торопливо добавила Софья Ивановна…

В гостиной уже раздавался скрип сапогов входивших, и на балконе через миг, слегка споткнувшись о его порог, но сейчас же оправившись и молодцевато выставив грудь вперед, появился Елпидифор Павлович Акулин во всей внушительности своей громоздкой фигуры и с такою же внушительностью на неулыбавшемся и как бы чем-то чрезвычайно озабоченном лице. Вальковский шел за ним, опустив голову и поводя исподлобья кругом как бы несколько сконфуженными глазами. Приезд «толстопуза», очевидно, не имел целью театрик.

– Madame la générale2! – проговорил исправник, подходя к хозяйке и шаркая с ловкостью бывалого гвардейца.

– Здравствуйте, monsieur Акулин, – проговорила Софья Ивановна, внимательно глядя на него, – не угодно ли присесть? – примолвила она через миг, указывая на кресло.

Елпидифор отблагодарил поклоном, тяжело опустился в это кресло, протянул и перекинул одна на другую толстые свои ноги и, уложив фуражку на коленях, а голову опустив на грудь, принялся с намеренною как бы неторопливостью стаскивать с рук перчатки.

Софья Ивановна с невольным волнением следила за всеми его движениями.

– Да не угодно ли вам чаю? – спросила она, вспоминая свою обязанность хозяйки, и поставила чайник на конфорку еще не потухшего самовара.

– Если позволите… полстаканчика… Некогда больше! – примолвил он, подымая глаза и останавливая их на ней.

– А разве вам еще куда-нибудь от нас нужно? – проговорила она, скрывая под равнодушным тоном вопроса серьезное беспокойство, которое начинало овладевать ею.

– Нет-с, – отвечал исправник, принимая вид человека, который обязан, но весьма неохотно исполняет это, объявить другому неприятную весть, – я имею дельце… к Сергею Михайловичу…

– Какое такое? – спросил Гундуров, хмуря брови.

– Вот, если позволите на минуточку… к вам в кабинет, – медлительно выговорил исправник, протягивая руку к налитому ему хозяйкой стакану чая, – мы с вами переговорим…

– Отчего же не здесь, не сейчас? – сказала, выпрямляясь в своем кресле, Софья Ивановна. – У Сергея нет никаких тайн… и никаких дел, – подчеркнула она, – о которых нельзя было бы говорить громко, при всех…

Елпидифор повел любезно головой вниз.

– От всей души готов вам верить, madame la générale… тем более что мне лично ничего не известно… И даже, поверьте (он счел нужным вздохнуть), почитаю для себя возложенное на меня поручение весьма тяжким… Еще так недавно подвизались мы с Сергеем Михайловичем как собратья по искусству, в «Гамлете»…, которого передал он нам с таким совершенством… И вдруг я, так сказать, во всем атрибуте моих полицейских обязанностей…

– Да говорите, сделайте милость, – перебила его тетка Гундурова, – какое у вас поручение?

Акулин чуточку помолчал, затем развел руками, уперся в нее взглядом и выпустил словно из ружья:

– Извините меня, ваше превосходительство, я обязан доставить племянника вашего к его сиятельству, графу, в Москву.

У Софьи Ивановны сверкнули глаза и побелели губы; Ашанин вскочил с места, глядя на исправника, как будто не доверял ушам своим. Вальковский как-то мгновенно исчез в неосвещенной стороне балкона.

– «Доставить»! – повторил, весь вспыхнув, Сергей. – Что ему от меня нужно?

– Это уж им известно, – ответил исправник с легкою улыбочкой, потягивая чай из своего стакана, – а я тут, как говорится, не что иное, как слепой исполнитель. Получил предписание-с!

И он все так же медлительно откинулся спиной в кресло, отстегнул две пуговицы своего форменного сюртука и полез рукой под борт его в карман (он видимо наслаждался производимою им тревогой: он знал, как нелестно было о нем мнение хозяев Сашина, и не мог простить этого им).

– Самого меня, – говорил он тем временем, – чрезвычайно это как расстраивает. – Дочь мою единственную, как это может вам известно (он повел неопределенно глазами кругом), только что выдал за товарища же вашего по спектаклю, Никанора Ильича Ранцова. Третий день всего, как свадьбу сыграли, и я, признаюсь, надеялся поотдохнуть у них недельки две, порадоваться на них… Любо, ведь, дорого смотреть: не натешатся друг другом, не нанежатся…

«Поздравляю их обоих!» – злобно подумал и чуть громко не отпустил Ашанин, на котором как бы невзначай остановились в эту минуту глаза Акулина.

– И вдруг это меня отрывают, – продолжал расписывать тот, – и даже для исполнения таких неприятных обязанностей… Вот-с, не угодно ли взглянуть? – заключил он, дошарившись до нужного в своем кармане и протягивая Гундурову сложенный вчетверо по-казенному лист бумаги.

Сергей быстро пробежал его про себя и передал тетке.

– Я кандидат университета, а не… как там сказано, – сказал он только с презрительной улыбкой.

Бумага гласила, что, по приказанию его сиятельства, исправник такой-то «имеет известить проживающего во вверенном ему уезде неслужащего дворянина, бывшего студента Московского университета Гундурова явиться для личного объяснения к его сиятельству в Москву, во вторник, 6-го июля, в 9 1/2 часов утра».

Софья Ивановна прочла тихо, затем вслух, останавливаясь через слово: она старалась добраться того непонятного для нее смысла, который мог заключаться в словах: «для личного объяснения». Какие нужны ему объяснения с Сережей, о чем?..

Исправник привстал с места и потянулся к ней через стол с устремленным вперед указательным пальцем:

– Собственноручную приписку извольте заметить… сбоку-с, сбоку…

Она прочла прибавленные на поле бумаги крупною рукой московского владыки два слова: «привезти самому».

Елпидифор опять опустился в кресло и еще раз вздохнул.

– «Самому», это то есть мне… везти!..

– Ах ты шельмец этакой, шельмец! – сказал себе Ашанин, чувствуя в эту минуту неодолимое желание помять отвислые жабры бывшего Полония.

– Во вторник, 6-го июля, – перечла Софья Ивановна. – Что у нас сегодня? Понедельник, пятое… Это, значит, ему надо завтра утром быть в Москве?

– Так точно-с, – подтвердил Акулин, опираясь обеими руками в ручки кресла, чтобы подняться окончательно на ноги, – девяносто шесть верст, Сергей Михайлович, – обратился он к нашему герою, который молча, сжав неестественно губы, прислушивался к этому чтению и разговору, как бы решившись не принимать в нем никакого участия, – да проселком до города верст двенадцать: только к утру доехать успеем… Собираться бы вам надобно…

Все примолкли на миг.

– Что же, Сережа… как ты думаешь? – заговорила первая его тетка, подымая на него глаза.

Он пожал плечами.

– Собираться мне недолго… Хоть сию минуту!..

– Ты когда думаешь… вернуться? – не совсем твердо