Последний человек в Европе - Деннис Гловер

– Не знаю, сэр.

– Задумайтесь, Блэр. Останется ровно то, с чего все начиналось: сила и террор. Вечная диктатура пролетариата.

Хаксли услышал школьный звонок.

– Задание на каникулы, господа – или, вернее, товарищи. Сочинение, пожалуйста: «Почему в будущем невозможна диктатура». – На этом Хаксли надел широкополую шляпу и плащ, развернулся и вышел раньше, чем студенты успели возразить.

* * *

Июнь 1938 года. Дни и недели в санатории летели быстро, весна перетекла в лето. Глядя в больничное окно, он чувствовал себя персонажем из «Машины времени» Уэллса: коричневые поля на глазах зеленели, цветы распускались жизнью, а потом увядали под жаром солнца. Говорят, когда ты болен и ничем не можешь заняться, дни тянутся бесконечно, но это вовсе не так. Без дела он чувствовал, будто время сгорает зря, как бензин в двигателе на холостом ходу. Он сидел в койке, рассеянно курил, наполняя пепельницу, шатко установленную на стопке книг на прикроватном столике. Тут он заметил, что за ним наблюдают.

В дверь заглядывал Лоренс – что неожиданно, в форме капитана территориальной армии. Он бросил на койку пачку «Плеерс Нэви Кат» и тяжелую посылку. Оруэлл развернул коричневую обертку. Это была книга – «Командировка в утопию» некоего Юджина Лайонса. Имя он не узнал, но на обложке говорилось, что это московский корреспондент «Юнайтед Пресс Эдженси» с 1928 года по 1934-й.

– Еще книжка тебе в коллекцию, – сказал Лоренс. – Хватит на нее места?

Внутри была записка на бланке газеты «Нью Инглиш Уикли». Оруэлл прочитал ее.

– Они просят рецензию.

Он отложил посылку и посмотрел на Лоренса.

– Видимо, эту еще придется вернуть.

– На мой взгляд, ты уже достаточно окреп для того, чтобы обеспечивать мою сестренку. Не хотим же мы, чтобы она чахла с голоду. – Оруэлл действительно набирал вес и силы. – Но только не больше часа в день.

– Мне нужна моя машинка.

– Я попрошу медсестру принести.

Ни один интеллектуал Британии, думал Оруэлл, не поверит и в десятую долю того, о чем говорилось на шестистах пятидесяти страницах книги Лайонса, которые он проглотил чуть ли не за день, – но, с другой стороны, ни за одним интеллектуалом Британии не охотился НКВД. Вот вам рабочее государство: кошмарный мир, где в каждой квартире висит портрет вождя, дети привычно отрекаются от родителей-контрреволюционеров, и даже косой взгляд может привести к ночному аресту, показательному процессу и пуле в затылок. Особенно леденили кровь мелкие детали – например, что люди методично удаляли из адресных книжек имена сослуживцев, не появлявшихся на работе больше пары дней.

Но кое-что в книге напугало его больше, чем террор тайной полиции. В начале 1930-х в Москве и Ленинграде появились огромные щиты с таинственными лозунгами: «5 за 4» и «2 + 2 = 5». Это была часть кампании по воплощению пятилетнего плана за четыре года. Как и любая хорошая реклама, это западает в память, решил он. По-своему это ненамного глупее или нелогичнее плакатов «Боврила», расклеенных на половине стен Лондона. Но только, конечно, если скажешь, что «Боврил» – это обман, тебя никто не арестует и не расстреляет, а за критику пятилетки так и будет. Что его тревожило, так это куда такие лозунги заведут. Когда подвалы Лубянки ждут любого даже за легкое возмущение, а судьи пренебрегают законами логики, долго ли до того, когда партия скажет, что два плюс два действительно равно пять – или шесть, или семь, – и потребует, чтобы люди в это верили?

Он отбросил книгу на одеяло и перенес с прикроватного столика пишущую машинку. С тех пор, как Лоренс ее вернул, он обучился новому навыку: печатать на подносе прямо в постели. «Возникает вопрос: могло ли произойти что-либо подобное в Англии?»[40]

* * *

Середина июля. На рецензию пришло еще больше книг об Испании, но тратить такой славный день на диспуты с красными герцогинями и тайными фашистами казалось попросту неправильным. Пикник – вот что ему нужно, пикник. Шла вторая пятница, обычно день посещения Айлин, но она уехала в Уиндермир – причем, подозревал он, на машине друга Лоренса, Карла Шнецлера, сбежавшего в Британию от гитлеровских головорезов. И Оруэлл ее не винил: его непросто любить и в лучшие времена, к тому же больные – такие зануды. Она все еще привлекательна, даже красива, и имеет право жить своей жизнью. Он сам хотел открытого брака – и он его получил; или, вернее, она. Кому он-то нужен в нынешнем состоянии?

Он надел пиджак и вышел на солнце. Стоял тот ясный летний день, когда от жары так и хочется раздеться, и он вдохнул теплый воздух полной грудью. Уже скоро миновал клумбы и оказался в тенистой безмятежности леска. Задержался послушать, как насвистывает и выщелкивает песню дрозд. О чем он поет? О нем, об улетевшей спутнице, о пропавших птенцах? Или о радости, о жизни, о немногих летах, что остались до времени, когда дрозда найдут околевшим на чьей-нибудь лужайке и закинут в садовый мусоросжигатель, вместе с его мечтами, которые заметил только он, Оруэлл?

На другой стороне леска́ он нашел поляну диких хризантем и дельфиниумов, чьи синие цветы тянулись к небу. Он наклонился, уже без боли и труда, и сорвал парочку, думая подарить медсестрам. Поднял взгляд и посмотрел за низкую живую изгородь на краю участка больницы. Пейзаж захватывал. Он казался знакомым, но отчего – сразу в голову не приходило: старое объеденное пастбище, петляющая по нему тропинка и, в двадцати метрах, – пруд, покрытый ряской. Золотая страна! Сон! Должно быть, прошло уже три года с тех пор, как тот снился в последний раз. «В пруду наверняка водятся карпы, – подумал Оруэлл. – Чего бы я сейчас ни отдал за рыболовную снасть!» Не успев опомниться, он уже миновал проход в изгороди и был на пути в Рочестер.

Он раскрыл кошелек и задумался. Немного, но, пожалуй, хватит на автобус, леску и крючки, если брать в «Вулвортсе». Удочка не понадобится – для такого пруда сойдет и палка. Если сесть на автобус в Блю-Белл-Хилле, а не в Айлсфорде, откуда маршрут идет через Мейдстоун, он сэкономит шесть пенсов, а значит, хватит и на чай с булочкой. Настоящий отпуск! Ну и что, что до автобусной остановки пешком три километра? И что, если Лоренс велел не утруждаться? Он отлично себя чувствует, дышит полной грудью. Вообще-то, он ощущал себя окончательно выздоровевшим. И почему это не пришло в голову уже несколько недель назад? Быть может, городки Медуэя не так красивы, как в долине Темзы, но и тут есть на что посмотреть.

Он сошел с автобуса