Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

Не поймет и не заметит

Гордый взор иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит

В наготе твоей смиренной.

Удрученный ношей крестной

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь Небесный

Исходил, благословляя!

Галина плакала. Домой! Домой! В свои скудные селенья, к долготерпеливому, разоренному и разорившему себя народу, прильнувшему последним своим остатком ко Христу.

– Знаете, что меня поражает в древнерусской литературе? – сказала она, вытирая слезы. – Та легкость и радость, с которой русский человек принял Христа. Еще не зная Христа, он уже ждал Его. Неведомого до поры, но предчувствуемого, предзнаемого. Он был как бы беремен Христом, и когда Он родился в русском, была дивная радость и узнавание. Душа томилась, ждала и дождалась! Поразительно, как наши праотцы-неофиты приняли благую весть. Это было поистине по-детски чистое, наивное и абсолютное приятие, без лукавства. Меня всегда умиляет евангельская история с Закхеем, помните? Взял и из любопытства залез на дерево, чтобы увидеть Христа как ребенок… В Евангелии вообще все так по-детски просто… Как только душа человеческая почувствует Христа как что-то единственно-родное и истинное, она уже не может отлепиться от Него вплоть до самой крестной муки, на которую идет с радостью. Христос – наш вечный Дом. Князь Владимир, дремучий, яростный человек и язычник, после крещения сделался кротким, яко агнец. Когда его спрашивали, отчего он не казнит преступников, отвечал по-детски трогательно: «Греха боюсь!» А первые наши святые страстотерпцы Борис и Глеб, в подражание Христу смиренно и кротко принявшие смерть от братьев и молившиеся, чтобы Господь простил убийц? Вот кого впервые прославил русский народ! От них, от Бориса и Глеба, идет этот изумительный подвиг крестного Христова смирения сквозь всю русскую историю, заканчиваясь таким же подвигом нашего последнего царя-мученика и страстотерпца Николая и его семьи!..

– Как бы я хотел веровать так же, как вы! – с искренним чувством воскликнул Гордон. – Но веры у меня нет. И душа моя пуста. Место Бога в ней занимает культура, но это только человеческое… слишком человеческое…

– Знаете, можно молиться, чтобы Господь дал веру… Есть такая молитва: «Верую, Господи, помоги моему неверию».

– Да, да, конечно… как вы сказали? Помоги моему неверию… Теперь, после нашей встречи, я на многое буду смотреть иначе, я попробую… Мы ведь продолжим нашу переписку? – спросил он, с надеждой и тревогой заглядывая ей в глаза.

– Ну, разумеется, если вы пожелаете…

– Моя жена очень славная женщина, мы поженились еще студентами, она… очень славная… – повторил он. – И дети… хорошие, правильные… У них хорошая работа, хорошие дома, хорошие дети, все хорошо… но чего-то не хватает. Теперь я понял, чего. Или, лучше сказать, Кого… Как бы мне хотелось приехать в Россию!..

– Приезжайте. Только не рисуйте себе радужные картины. Сейчас все не так, как в Древней Руси, – усмехнулась Галина.

– О, это я понимаю! Но если есть такие женщины, такие люди, – поправился Гордон, – как вы…

– Дорогой Гордон, вы преувеличиваете мои достоинства. Я вовсе не такая, какой кажусь.

– Вы не знаете себя…

– Но вы знаете меня еще меньше, – снова усмехнулась Галина. – Давайте не будем говорить обо мне, это совсем неинтересно. Вы сказали, что хотели бы приехать в Россию…

– Да. Но я небогатый человек и истратить несколько тысяч долларов на поездку в вашу страну для меня не так просто…

– Я тоже небогатый человек, Гордон, – улыбнулась Галина, – но предоставить вам бесплатный ночлег в своей квартире и накормить вас обедом могу.

– О нет, нет! – смутился Гордон. – Я никогда не посмею воспользоваться вашим предложением, это невозможно! Я просто думаю, что, может быть, в порядке обмена между профессорами и студентами… можно договориться с вашим университетом…

– Я узнаю, как это делается, Гордон. Я вам обещаю.

– Спасибо. Только вы не думайте, пожалуйста, что вы обязаны это для меня сделать…

– Мне это совсем нетрудно, вы слишком деликатны, Гордон…

При прощании он дольше обычного задержал ее руку.

– Спасибо вам, – сказал он еще раз и поцеловал ей руку. – Скажите, мы еще увидимся когда-нибудь?

– У русских есть поговорка: гора с горой не сходятся, а человек с человеком…

– Да. Русские – очень мудрый народ. Мне жаль, что я родился не в России…

Галина вздохнула.

– Простите, я вас слишком задерживаю, уже поздно. Не хочется расставаться, но завтра утром вы улетаете, вам нужно собрать вещи… Я заеду за вами в половине восьмого и провожу в аэропорт.

Он довез ее до дома, и они наконец простились. Было еще совсем не поздно по нашим меркам, половина десятого. За полчаса она собралась и решила позвонить сыну. Голос у него был радостный и какой-то странный.

– Что-то случилось? – спросила Галина.

Он отвечал, что все в порядке, но ее ждет сюрприз. Было слишком дорого допытываться до содержания сюрприза, и она повесила трубку.

Ровно в половине восьмого приехал Гордон, выглядел он неважно.

– Вы плохо себя чувствуете? – спросила Галина.

– Я не спал всю ночь, – честно признался профессор. – Мне так странно, что мы с вами сейчас простимся и, может быть, больше никогда… Простите, моя печаль, кажется, становится слишком навязчивой, – прибавил он, заметив промелькнувшую тень ее неудовольствия. «Ну что же, в самом деле, об одном и том же… Он женат, а если бы и был свободен, она никогда не согласилась бы остаться в Америке, а смог бы он жить в этой непонятной, загадочной и дикой для них России?.. Вот и выходит, что лучше помолчать. Кроме того и самое главное – она же его не любит».

– Это вам, – протянул он ей маленький сверток.

– Что это? – вопросительно глянула на него Галина. – Можно посмотреть?

Гордон кивнул. Галина развязала ленточку на упаковке и раскрыла коробку. В ней лежала превосходно сделанная кукла – американский ковбой, в клетчатой рубашке, широкополой шляпе, с двумя кольтами, удивительно напоминавший правящего президента США. Галина рассмеялась.

– На память об Америке, – сказал, грустно улыбаясь, Гордон.

– Спасибо. Теперь я никогда не забуду вас, ваш патриотизм и вашего президента. Не хватает только американского флага.

– Флаг тоже есть, посмотрите, вот, с этой стороны.

– Удивительно… как вам удается консервировать чувство гордости за страну. Несмотря ни на что… Впрочем, у нас тоже так было некоторое время, но наша привычка все критиковать и каяться… Все, я умолкаю. Иначе мы опоздаем на самолет.

Гордон взял ее вещи, и они вышли на улицу. Ехали молча. Гордон сосредоточенно вел машину, Галина мыслями и предвкушениями была уже в Джорданвилле. Но как же она соскучилась