Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

не верили. Свобода – и запрещение гей-парадов? Нет, в православии такой же тоталитаризм, как и во всей русско-советской азиатчине. То, что Советы и русскость и тем более православие вовсе не тождественны, но во всем противоположны друг другу, не воспринималось как аксиома.

– Зачем, – спрашивали они Галину, – у русских это специальное изуверское желание «пострадать»?

– Ради искупления грехов, например. Своих и чужих.

– Зачем же за чужие страдать?

– Затем, что и Господь добровольно пострадал за наши. Принести добровольную жертву. В подражание Господу. Так созидался менталитет русского человека. По Евангелию.

– А как же тогда русская революция? – спросил всезнающий сын пастора.

Объяснить причины русской революции за пятнадцать минут? Или за час? Или даже за десять? На осознание этих причин у лучших русских умов ушло сто лет… И Галина сказала:

– Я отвечу вам кратко. Все несчастья, все нестроения своей и народной жизни русский человек привык объяснять личными и общими грехами, отступлением от воли Божией, утратой веры, нераскаянностью… Вы должны это понимать, – обратилась она к единомышленному мальчику. Тот согласно кивнул. «Ну, слава Богу, хоть один человек меня понимает», – облегченно вздыхала Галина. – Многие святые отцы предупреждали народ, уже тогда терявший веру: если не покаетесь – прольются реки крови… Но, увы, интеллигенция наша к концу девятнадцатого века была уже практически неверующей, от нее безверие шло в массы…

Внимание студентов рассеивалось. Им было скучно вникать в исторические грехи чуждого им народа, как и вообще в сам принцип греха, который, в отличие от жизнерадостных «прав человека», казался таким старомодно-обременительным и мракобесно-неуклюжим и который они благополучно попросту изъяли из своей жизни.

– Я не знаю, как с ними разговаривать, – жаловалась Галина Гордону после занятий. – Они все такие симпатичные и милые, такие славные, хорошие, обаятельные, на них смотришь – и получаешь чисто физическое удовольствие, но… такое впечатление, что все они родились и живут в дохристианском мире. Нет, это даже не язычество. Это еще более древнее состояние человека до грехопадения… состояние невинности, незнания греха… Как не знают греха животные… Какое там пострадать!.. В основе мировосприятия – невинный и наивный принцип удовольствия, отрицающий любое страдание вообще. Главное – чувство глубокого и полного удовлетворения. Хорошая еда, хороший секс, хороший дом, хорошая работа… Мы с нашим мировым опытом зла кажемся здесь, в вашей благополучной Америке, такими неуместными, такими непонятными и ненужными, как не нужен и непонятен и, я бы даже сказала, враждебен современному гордому человечеству Крест Христов. Ведь в этом мире можно так приятно пожить! Есть, конечно, те, кому не повезло, но у нас-то всё – «чи-и-из»! И, кроме этого «чи-и-из», мы и знать ничего не желаем! Или я, может быть, ошибаюсь?..

Гордон отвечал уклончиво, но потом с нескрываемой горечью вдруг произнес:

– Видите ли, за последние несколько десятилетий Америка сильно изменилась. Вернее, ее изменили. Она вся уловлена тончайшей стальной сетью некоего невидимого ловца. Сначала нам впрыснули наркотический яд, а когда он стал действовать, нам внушили, что наркотики, рок, гомосексуализм и лесбиянство, порнография и аборты – это правильный образ жизни, свобода. Мы и не заметили, как превратились в рабов, нерассуждающих, отключивших свой разум, свое сознание, соглашающихся со всем, что внушается нам посредством лживых, продажных СМИ. Наше общество больше не желает знать правду ни о себе, ни о мире, ведь правда слишком обременительна, и мы легко приняли положение, что кто-то другой взял на себя заботу манипулировать нашим сознанием, нашим образом мыслей, нашей жизнью; ведь при этом нам оставили наши маленькие животные радости: секс, рок, алкоголь и шопинг. Наше образование опустилось до предельно низкого уровня… впрочем, вы и сами видите… Тем, кто правит Америкой, да и всем остальным миром, не нужен мыслящий, нравственно здоровый, образованный народ, им нужно мычащее, безвольное, безмысленное стадо…

– Боже мой, – не удержалась Галина, – как это странно!.. Мне казалось, что эта программа направлена и действует только против русских… Но, похоже, вы оказались первопроходцами… Вы говорите об упадке образования, о целенаправленном изменении сознания, но… то же самое происходит и у нас! Похоже, одни и те же люди проводят на наших народах одинаковые эксперименты!..

На последнее занятие пришло три человека. Сын пастора, девочка-эмигрантка с Украины и Гордон. Галина не стала читать им никакой лекции, они просто сидели и обо всем разговаривали: о литературе, о жизни, об истории, о России. Причем если Пол интересовался конфессиональными различиями, то девочка, недавно эмигрировавшая с родителями из Киева, все пыталась объяснить Галине, как нехорошо русские всю жизнь поступали с украинцами, а в результате вообще «устроили нам геноцид», на что Галина, устав от бессмысленности всего мероприятия, просто уже отказалась отвечать.

Перед отъездом Гордон пригласил ее поужинать в ресторан.

– К сожалению, я не смогу проводить вас в Джорданвилль, – сказал он, глядя на нее своими грустными близорукими глазами, – но я обо всем договорился. Вас встретят в Нью-Йорке и на машине довезут до монастыря. Это часа четыре. В монастыре уже знают о вашем приезде, все будет хорошо, Галина.

– Спасибо, Гордон. Я вам очень благодарна, но… боюсь, мой приезд был не слишком успешен и вряд ли в следующий раз вам позволят пригласить еще какого-нибудь ненормального «фанатика» из России…

– О нет, нет! Если бы вы знали, сколько дал мне ваш визит! Благодаря вам я еще сильнее почувствовал душу русского человека! Вы – необыкновенная женщина! То есть, я хочу сказать, русские – необыкновенные люди, и я рад, очень рад, поверьте, нашей встрече.

– Не знаю, что вы имеете в виду под необыкновенностью русских… – усмехнулась Галина. – Русский народ, говорил Бунин, что дерево: может обернуться и иконой, и дубиной, смотря у кого находится в руках – у Сергия Радонежского или у Емельки Пугачева. То же писал Достоевский: широк, широк человек, не мешало бы сузить. То же – Бердяев, говоря о поляризованности русского национального характера. В общем, ширь степей, дремучесть лесов и безграничность пространств наложили отпечаток. И вековая брань с врагами. А вообще – русскому человеку нужны скрепы. На протяжении веков этими скрепами было православие и крепкое государство. Как только они ослабли, наступил беспредел – это новое слово, означающее, что в отсутствии скреп пределов для зла и вовне, и внутри человека уже не существует. Но, знаете, несмотря ни на что, русский человек не может жить в эмиграции, он болеет тоской. Америка – фантастическая страна, но…

Гордон тихо произнес:

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа –

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа!..

Галина взглянула на него полными слез глазами, пораженная его чуткостью.

Он прочел