Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

и способность, и оправдание духовно удерживать империю. И не удержал…

– Ах Боже мой! Разве это он не удержал? – волновался Юра. – Группа властных товарищей захотела «суверенно» управлять своим клочком территории и участвовать в мировой тусовке, вот и всё!

– Есть, конечно, и аспект политический, – соглашался Иван Иванович. – Можно сказать, во всем этом безобразии виновата так называемая современная элита, которая поделилась национальными богатствами страны со всей мировой олигархией. И поделилась именно для того, чтобы легализовать украденную у народа собственность в вечное свое пользование. Войдя в состав мировой финансовой олигархии, наша «элита» никогда не допустит истинного возрождения русского духа, русской православной империи. Разве что в виде потешного, фарсового кремлевского «императора» над «суверенной россиянской демократией».

– Беда в том, – отвечал Юра, – что эти самые русские силы, и без того пока еще слабые, еле заметные в обществе, стоят зачастую на диаметрально противоположных позициях. Православные никогда не договорятся со сталинистами, или язычниками, или социал-коммунистами. И это тоже катастрофически разделяет и ослабляет…

– Лично я убежден, – говорил Иван Иванович, – что русская возрожденческая платформа может быть только одна: православие, самодержавие, народность. Только такой платформе будет помогать Бог. Все остальное от лукавого…

– В это я не верю, – унывал Юра. – Народ в массе своей равнодушен и к православию, и тем более к самодержавию. Народ хлебнул прелести потребления и, кажется, вполне удовлетворился. Не нужно ему больше ничего, кроме колбасы и турецкого побережья. Не прошло и полувека, как, в отличие от поэта Исаковского, ему и берег турецкий сгодился, и Африка стала нужна. Ибо «камни» ученики искусителя уже превратили в «хлебы» и все с удовольствием жуют.

– Но может статься, что «хлебы» вновь превратятся в «камни». Без слова-то Божия…

– Вот-вот! – подхватывал Юра. – Не только может, но и станется непременно! И гораздо раньше, чем мы думаем!..

Подобные разговоры, безусловно, скрашивали тюремную жизнь наших философствующих арестантов, как скрашивали и бодрили подобные кухонные празднословия полвека назад жизнь диссиденствующих интеллигентов, а до них – всякого рода социал-демократов, нигилистов, декабристов и всех прочих переустройщиков России.

– Вот он и сидит по двести восемьдесят второй статье, – объяснил Юра Галине. – Разжигание национальной розни и экстремизм. По этой статье сидит уже полтыщи славян. Да и вообще… по этой статье, по другой ли – сидят в подавляющем большинстве славяне.

– Сидят славяне, водку пьют славяне, вырождаются славяне, помирают славяне… – с некоторым раздражением произнесла Галина. – Что же это за этнос такой… слабосильный?

– Да… – Юра потер лоб. – Все по программе. Как задумано. Удивительно!.. Мне иногда кажется, что ни один народ мира так духовно не пострадал, как русский, и именно серединный, коренной великоросс… И, заметь, как все боятся нашего объединения!.. Любой народ, самый крошечный, может создавать свои национальные центры, диаспоры, конгрессы, отстаивать свои права… и ничего, все только приветствуют. Но как только речь заходит о русских, тут у всех наступает какой-то ступор… Бисмарк когда-то писал, что русская нация непобедима, поскольку сильна своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей… И тем не менее мы побеждены. Почти, – уточнил Юра.

– Бисмарк не договорил или не понимал главного. Мы были непобедимы до тех пор, пока весь народ находился в теле Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви. Народ был непобедим, пока жил единством живой веры. Возьми тех же коммунистов, тех же мусульман… я не хочу ставить всех на одну доску, я только говорю о том, что, пока есть вера, люди побеждают. Особенно если речь идет об истинной вере. Все остальное – по Бисмарку – прилагается. Кроме того, Бисмарк писал о традиционной войне, а та война, что идет сейчас…

– Знаешь, к этому Иван Ивановичу жена приезжала… Аж с самого Дальнего Востока баба перла… Такая, знаешь, кустодиевских живописаний…

– И что? Ты влюбился?

– Да нет… Просто… Есть еще «женщины в русских селеньях»… Ты не представляешь, как мне хочется иногда еще что-нибудь совершить для России!.. Мне кажется, я бы даже пошел на смерть…

Галина бросила на него быстрый взгляд. О Господи, с двумя инфарктами на баррикады!.. Но она не стала гасить его пыл. Только сказала:

– Но ты же писатель. Твое дело писать…

– Это все не то… какой я писатель?.. Ерунда… Ты что-нибудь знаешь об Ирине? – поменял он тему.

– Нет. А ты?

– Одно письмо я получил. Давно. Пишет, что устроились хорошо, всем довольна. Живут в окрестностях Иерусалима. Девочки чувствуют себя прекрасно, Лиза пошла в школу. Учат иврит… Так что будут мои девочки иудейки…

– Ну, это еще неизвестно…

– Все известно. Их государство, в отличие от нашего, не стесняется быть религиозным. Хочешь получать субсидии – изволь соответствовать. И это правильно. Кроме того, Ирина никогда не была особо верующей, в принципе, ей все равно… Удивительная у меня судьба. Один сын – то ли француз, то ли англичанин, то ли католик, то ли протестант, а скорее всего, никто. Дочери – иудейки… А? Что скажешь?

– Что я могу сказать? Это жизнь… – вздохнула Галина. – Зато неродной сын – будущий священник.

Юра ничего не ответил. Он сидел, опустив голову.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Я бы исповедался сейчас. Никогда у меня не было такого желания, а вот сейчас…

– Что же, у вас тут не бывает священника?

– Представь себе. Не дошла до нас такая благодать.

– Хочешь, я поговорю с начальством?..

– И что? Специально для Юрия Мельникова-Шабельского выпишут из Вологды батюшку?.. Ладно, расскажи, как вы.

– Ну что мы… в общем, нормально. Сын учится, я работаю…

– А личная жизнь? – вдруг поинтересовался Юра.

Галина рассмеялась.

– Что-что? Какая личная жизнь? Что ты имеешь в виду?

– Ну, как теперь принято говорить, может, у вас друг какой появился?

– Дру-уг? – сделала круглые глаза Галина. – Хм!.. Друг!.. Дай подумать… Нет, милый, в том смысле, в каком говорят, друга у меня нет. Впрочем… Хочешь, расскажу анекдот. Пишет мне из Америки один «друг-товарищ» вот уже полгода…

– Это который, тот?..

– Какой тот?.. А! Ты имеешь в виду… Не-ет! Тот давно пропал! Я ничего о нем не знаю… с тех самых пор. Это другой. Профессор из Янгстоунского университета…

– Какого?

– Ну город у них такой Янгстоун, вроде нашего… даже не знаю, с чем сравнить, чтобы нашу провинцию не обидеть. Ну не суть. Короче говоря, он славист и прочее. Где уж он откопал мой адрес, не знаю. А только каждый день строчит мне письма по электронной почте, и я, естественно, отвечаю. В России никогда не был, но мечтает и по-русски пишет прекрасно. И все вопросы задает про Чехова и Есенина. Это его тема, как ты понимаешь. Умучил меня уже. Тем более что у