Алчность - Анита Берг

мертв. — И он рассказал Софи об ужасном открытии, сделанном им в охотничьем домике. Его голос был бесстрастным, словно он при этом ничего не ощущал: только так он мог облечь в слова ужас, испытанный им тогда в подвале. Он знал, что если выдаст свои истинные чувства, то больше не сможет сдерживаться и начнет выть от горя, а это лишь усилит боль матери. Софи закрыла уши ладонями и словно в замедленной съемке опустилась на пол. Там она сжалась и начала раскачиваться взад-вперед, издавая странные пронзительные звуки — впервые за несколько месяцев Дитер увидел, как она плачет.

Он неловко обхватил ее руками и начал раскачиваться вместе с ней.

— Я позабочусь о тебе, мама, я пообещал это папе. Не плачь, я с тобой..

Стоя в темном подвале, он утешал ее — маленький, худой от недоедания восьмилетний мальчик, который уже почти стал мужчиной: он знал, что пять месяцев, прошедших с начала их путешествия, бесповоротно положили конец годам его детства.

Франция, осень 1992

Гатри Эвримен был наделен богами благословенным даром — ему было достаточно поспать четыре-пять часов в сутки. Обычно он просыпался часов в шесть, чувствуя себя бодрым независимо от того, каким излишествам предавался предыдущим вечером. Гатри любил рассказывать знакомым, что он весьма тактичен — никогда не требует, чтобы все обитатели дома просыпались вместе с ним в столь ранний час. Правда, он почти каждое утро шатался по вилле, хлопая дверями, роняя вещи и производя как можно больше шума в надежде на то, что ему удастся разбудить слуг или гостей, заночевавших в доме. Когда же его замысел удавался, он долго извинялся за свою невнимательность, притворяясь, что шум был случайностью. Пожалуй, его можно было бы сравнить с большим щенком, который требует постоянного внимания окружающих и обижается, если с ним никто не играет.

На следующий день после ужина в «Карлтоне» он проснулся в пять утра и начал почти бесшумно ходить по вилле — внимание окружающих сегодня ему не требовалось. Быстро умывшись, он, в мягких замшевых туфлях красного цвета с вышитой спереди его личной эмблемой, спустился по белой мраморной лестнице. В комнатах было так тепло, что он мог ходить по вилле в одной тонкой батистовой ночной рубашке. Войдя в украшенный колоннами холл, он задержался у больших ваз с белыми цветами и некоторое время обрывал увядшие лепестки. Затем подошел к богато украшенному зеркалу фирмы «Чиппендейл» и поправил свечи в подсвечнике, после чего раскрыл дверь, почти невидимую в стене, расписанной под дворик в итальянском стиле, и прошел в кухню.

На центральном столе в просторной, ярко освещенной кухне стоял поднос с чашкой и блюдцем из лучшего фарфора, серебряными кофейником и молочником, все это было приготовлено слугой еще ночью и накрыто большой салфеткой с инициалами «Г. Э.». Гатри открыл обе дверцы огромного холодильника «Вестингayс», зная, что найдет там нарезанный дольками и очищенный от зернышек грейпфрут и судочек с творогом. Первым делом он проверил содержимое кастрюлек и коробок. На каждой из них была наклейка, где аккуратным почерком были записаны калорийность и уровень холестерина в каждом блюде — от низкого в твороге до почти заоблачного в жирном шоколадном печенье. Это было уступкой Гатри доктору, который его пользовал (именно это старомодное слово он любил употреблять) еще с тех времен, как им обоим было по двадцать лет.

— Гатри, ты должен похудеть. Подумай о своем сердце!

— Но я и так все время о нем думаю, Дэниел! Оно пока еще работает, слава Богу. Оно подстроилось под меня и знает, что ему надо делать.

— Все равно, ни в коем случае не подвергай его излишнему напряжению! — И в облике, и в голосе Дэниела сквозило неподдельное беспокойство.

— Но, дорогой, неужели ты не понимаешь, что я родился с сердцем, отличным от твоего? Что мое рассчитано на то, чтобы справляться с этой огромной тушей? Мой вес при рождении составил почти шесть килограммов, я чуть было не отправил на тот свет свою бедную мамочку. Она больше не могла решиться родить ребенка, именно благодаря этому я стал единственным наследником своих родителей. И, слава Богу, терпеть не могу делить с кем-то что-либо. Гатри содрогнулся, и по его телу прошло колыхание плоти, похожее на ленивое хлопанье волн о берег моря. — Моя мать была святой женщиной. На ее месте я бы возненавидел сына, а она, наоборот, души во мне не чаяла и, безусловно, этим напрочь испортила меня. Ну так вот — этот старый моторчик толкает кровь по моему упитанному телу с самого первого дня. Как ты думаешь, у него была возможность ко всему приспособиться?

— Гатри, но ты ведь продолжаешь набирать вес! Попытайся урезать свой рацион, хотя бы количество жиров. Старайся избегать холестерина — если тебе наплевать на себя самого, то подумай о своих друзьях. Ты ведь знаешь, как мы тебя любим. — На глазах Дэниела Розенблюма, врача, обслуживающего богатых и знаменитых, выступили слезы.

— Милый, милый Дэниел, ты такой душка! — похлопал его по руке Гатри. — Ради тебя я таки пойду на это — отныне только рыба на пару и сливы. Я обещаю. — Он хлопнул по своему большому животу, и это было ошибкой — чтобы остановить тряску, ему пришлось положить на него обе руки. Может, ты и прав, добро! — душно рассмеялся он. — Кажется, меня действительно становится все больше и больше.

— Что ж, я рад, — ответил Дэниел, который ни на секунду не поверил в то, что Гатри, знаменитый своим чревоугодием и любовью к изысканным винам, сдержит обещание. Следует сказать, что Дэниел был не совсем прав — Гатри Эвримен честно попытался ограничить себя. Заставив своего повара взвешивать каждую унцию пищи и исключив из рациона сливки и масло, он за шесть недель сбросил шесть фунтов. Если учесть его вес, это изменение прошло практически незамеченным для всех, кроме самого Гатри и его напольных весов.

Однако этим утром процесс пошел в обратную сторону. Взвесившись, Гатри выяснил, что шесть ничтожных потерянных фунтов сжались — или разрослись? — до еще более жалких четырех. Вообще-то в этом не было его вины. За всех сделал заказ Уолт, и со стороны Гатри было бы невежливым отвергнуть выбор их вчерашнего «хозяина». Он предпочел бы легкое консоме вместо больших отбивных, которые заказал Уолт, а взамен действительно вкусного омара в тесте, приправленного трюфелями, жареную камбалу. Далее после таких питательных блюд он никогда не заказал бы шатобриан[2] с гусиной печенкой и коньяк, а Уолт