Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Ваше-с… a не сбежит он, покелева я до вас добегу? – спросил озадаченный Скоробогатов.

– Нет, – усмехнулся еще раз его барин, – он будет ждать.

– Слушаюсь! – протянул, ничего уже не понимая, тот.

– Ну с Богом!.. И помни, язык за зубами держать! – заключил Троекуров и поскакал по аллее догонять княжну.

V

1-В этот миг все движенья ея

Как невольник безмолвно следил я,

И полно было сердце мое-1…

Щербина.

Il s’en faut bien que l’innocente trouve autant de protection que le crime2.

La Rochefoucauld.

На топот их лошадей из одного из открытых окон дома стремительно высунулась до пояса молодая женщина в светлом летнем платье и громко крикнула:

– Кира, ты! A Борис?

– Вот он, слезает с лошади, – ответила княжна.

– Борис, милый!..

И Александра Павловна Троекурова кинулась от окна чрез все комнаты на лестницу и повисла на шее подымавшегося по ступенькам мужа, между тем как княжна, которую он только что спустил с лошади, проходила, подобрав хвост своей амазонки, за угол дома, направляясь к одному из выходивших в сад павильонов, в котором жила она.

– Хорошо ты съездил, милый? – нежно лепетала молодая жена. – А у Васи второй зубок прорезался! Я непременно хотела сама ехать к Юшковым увидать тебя скорее, но он, бедненький, так плакал… a потом взял грудь и так у меня на руках и уснул… A у нас гости, – возгласила она торопливо…

– Кто такой?

– А вот увидишь… Пойдем скорее!

Она продела руку под его локоть и, вся сияющая и смеющаяся, повлекла его за собой в комнаты.

В пространной со стеклянным над срединой ее куполом гостиной, просекавшей дом чрез всю его ширину, с выходившими на двор окнами с одной стороны и большими стекольчатыми дверями в сад с другой, сидели двое приезжих. Услыхав шаги хозяев, они проворно тронулись с места и пошли им навстречу.

– Ах, Боже мой, вот не ожидал! – вскликнул Троекуров, узнавая Ашанина и Федора Федоровича Овцына. – Очень рад, какими судьбами? – говорил он, пожимая им руки с приветливостью хорошо воспитанного человека и хозяина, и в то же время объясняя мысленно: «Этот Дон-Жуан – понятно: она в этих краях; но для чего явился сюда этот старый „Ламартин“, и именно теперь, – вот что интересно!»

Старый Ламартин все так же, наподобие своему образцу растегнутый до галстука, сухой и длинный, как метла, но с изгибающеюся ловкостью движений какого-нибудь патентованного гимнаста, поспешил объяснить, что он давно «сгорал желанием воспользоваться дорогим ему приглашением прелестной племянницы» – он при этом со счастливою улыбкой на устах склонил галантерейно голову в сторону Александры Павловны – «и полюбоваться на ее счастье» – при чем Федор Федорович кратким, но красноречивым взглядом обвел кругом ярко освещенного, ценноубранного покоя, в котором они находились, и вздохнул. A вздохнув, перевел уже естественным нюансом на таинственность и, понизив голос, передал скороговоркой, что «есть еще одно обстоятельство, заставившее его приехать в эти страны, но что он об этом сообщит Борису Васильевичу после, после…»

Он вытянулся опять весь в струну, принял свой обычный приятный вид и, указывая на Ашанина:

– A тут еще такого бесподобного compagnon de voyage3 судьба послала, – осклабился он во все лицо, – мы вот вместе и прикатили.

– И, надеюсь, надолго? – промолвил любезно Троекуров.

– Вообрази, – воскликнула Александра Павловна, – хотят сегодня же ночью уехать!

– Что это! Куда?

– Мне необходимо, – заторопился ответить Ашанин, – если позволите, я приеду к вам опять чрез несколько дней, но я дал слово быть завтра утром у одного тут двоюродного мне брата, Блинова, недавнего вашего помещика.

– В Фатянове?

– Да.

– Конечно, от города это рукой подать, – проговорил Троекуров самым серьезным тоном, глянув избока на московского Дон-Жуана.

Тот вскинул на него в свою очередь свои лукавые большие глаза и не выдержал: покраснел и засмеялся.

– Помните, Владимир Петрович, бедную maman, – со слышным оттенком печали заговорила Александра Павловна, – как она всегда смеялась, что вы будто бы «душу спасаете». Вы, кажется, все тот же шалун остались?

– Все тот же, Александра Павловна, – подтвердил жалобным голосом он.

– Ведь надо же когда-нибудь и остепениться, – промолвила наставительно молодая женщина, – теперь уже и годы ваши не такие. Что вы наконец не женитесь? Хотите я вам в наших краях невесту найду?

Ашанин закатил глаза к потолку:

– На такой бесчестный поступок я никогда не решусь, Александра Павловна.

– Жениться – бесчестный поступок! – вся даже покраснела она.

– Так точно!

– Это почему?

– А потому, что как только я женюсь на одной, так на другой же день стану думать о другой.

– Вы всегда будете беспутный человек! – воскликнула она с самым забавным негодованием.

Федор Федорович Овцын, ухмыляясь самым приятным образом, вмешался в разговор и завел было длинный иносказательно-скабрезный рассказ про какое-то новое любовное похождение Ашанина, когда Борис Васильевич прервал его вопросом:

– A вы, Федор Федорович, почему же не хотите здесь переночевать? Разве вы тоже к Блинову?

Тот принял немедленно снова свой таинственный вид, снова вздохнул и снова проговорил шепотливым баском, что «с господином Блиновым он не имеет чести быть знакомым, но что есть в той же окрестности одно лицо, быть у которого ставить его в обязанность то самое, о чем он уже докладывал Борису Васильевичу… Но об этом после, после», – повторил он подмигивая.

– Это лицо не господин ли Троженков? – спокойно выговорил Троекуров.

«Ламартин» даже подпрыгнул на стуле, на котором только что уселся:

– Разве вам что-нибудь известно, Борис Васильевич? – пролепетал он.

Троекуров вопросительно взглянул на него:

– О чем?

– О… о…

Он смолк тут же, машинально устремив глаза в сторону, куда, видел он, мгновенно отвернувшись от него, направились глаза его собеседника.

Из сада в раскрытую настежь дверь входила, только что переменив костюм, княжна Кира Кубенская. Она была в черном барежевом платье, с большою палевою розой, приколотою художественным пятном со всеми своими листьями к ее корсажу. Сквозь полупрозрачную ткань белело очертание ее красивых плеч; волосы, еще чуть-чуть влажные от умывания после прогулки, подобраны были вверх как бы венцом кругом головы… и вся она, стройная и легкая в этой черной и сквозной ткани, со сдержанным сиянием зеленых зрачков, походила в эту минуту на какую-то неотразимую молодую фею средневековых сказок.

Все обернулись на нее. Ашанин чуть не крикнул от восхищения; он в оно время далеко недолюбливал княжны и проходил мимо нее, «не подозревая,