Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Он мне писал еще в Женеву из Лондона, узнав от кого-то, что я там живу, насчет тех бумаг, которые он у меня оставил пред отъездом своим из Петербурга. Я ему тогда же ответила, что принуждена была их сжечь по такой-то причине… Вы помните, вы в самый этот день приехали ко мне во дворец вслед почти за графом Анисьевым… Но он не поверил мне или… искал случая видеть меня, – сдержанное неудовольствие послышалось в тоне княжны, – только он мне на это отвечал, что сообщение мое не удовлетворяет его и что он будет ко мне в Женеву для личных объяснений. Я этого никак не желала и, чтобы не писать, скорее телеграфировала ему в Лондон, что в письме моем заключалось все, что ему требуется знать о его бумагах, а потому я ни малейшей надобности не вижу объясняться с ним еще на словах. Чрез несколько времени, однако, явился ко мне какой-то его товарищ с новым письмом от него; я письма не приняла, но посланному передала подробно весь эпизод мой с графом Анисьевым. Тот выслушал, простился и ушел. Этим кончилось, и я за границей уже более не слышала об Овцыне… Только вчера вечером Анфиса говорит мне вдруг, очень взволнованная, что один знакомый ей по Москве человек, служащий у помещика Троженкова, принес на мое имя письмо от какого-то господина, который гостит у его барина, но что она умоляет меня это письмо сжечь не читая, потому что, говорит, «из этого троженковского гнезда одна язва может идти»… Я, однако, потребовала его. На конверте стоял мой адрес, писанный незнакомою мне рукой, но когда я его вскрыла, я увидала руку Иринарха…

– Письмо это у вас? – отрывисто спросил Троекуров.

– Нет, я пробежала его… мне было любопытно узнать, как он очутился здесь и для чего, – и затем приказала действительно Анфисе сжечь его… Она была права: лучше было не раскрывать! – как бы про себя проговорила Кира.

– Что же заключалось в нем? Не секрет, надеюсь?

– Нет, я вам скажу, – отвечала она со сдерживаемым все так же, но помимо ее воли прорывавшимся в голосе волнением, – потому что, я думаю, вам… вам это надо знать… Какие-то намеки, угрозы…

– На что намеки, угрозы кому? – воскликнул, весь запылав, Борис Васильевич.

– Он писал, что приехал сюда для какого-то «предприятия» и должен поэтому скрываться от «алгвазилов», вследствие чего явиться прямо во Всесвятское не может, но что ему необходимо видеться со мной, потому что «некоторые лица, преданные делу свободы», захвачены правительством и посажены в тюрьму на основании данных о них, которые будто могли бы сделаться известными только из бумаг, которые он отдал мне на сохранение… Ведь это ложь и оскорбление! – прорвалось наконец у Киры негодующим взрывом. – Это все равно, что сказать мне, что я солгала, не кинула, как сказала, бумаги эти в огонь, a передала их полиции!..

– Разумеется, ложь, и самая глупая, рассчитанная на то, что вы для своего оправдания согласитесь наконец объясниться с ним лично… Он просил вас, конечно, назначить ему время и место свидания?

– Он сам назначал его мне, – гадливо произнесла Кира, – он говорил в письме, что будет ждать меня три вечера сряду, в полночь, в конце сада, за рекой у калитки, выходящей в поле… и что если я не приду ни разу, то он «возлагал на меня самоё ответственность за последствия, которые могут от этого произойти», – подчеркнула она с презрительным выражением в задрожавших ноздрях. – Сегодня, – иронически прибавила она, – он, вероятно, рассчитывал на разговор со мной сверх абонемента и, узнав как-нибудь, что я поехала к Юшковым, вышел сюда ко мне навстречу на дорогу…

– К счастию, что вы были не одни! – воскликнул Троекуров.

Глаза ее мгновенно сверкнули:

– Я и одна сумела бы защититься, Борис Васильевич…

– Да, – молвил он строго и решительно, – но эта обязанность лежит теперь прямо на мне. Вы живете в моем доме, под моею кровлей… Я не могу допустить, чтобы какой-нибудь негодяй…

– Борис Васильевич, что вы думаете делать! – вскрикнула она взволнованно.

– Это мое дело!.. Смею надеяться, княжна, – примолвил он по-французски с шутливою напыщенностью выражения, – что вы имеете ко мне настолько доверия, чтоб оставить меня беспрепятственно поступить так, как я почитаю нужным и приличным?..

Она повела на него глазами и тотчас же опустила их.

– Да, – проговорила она дрогнувшим голосом, – вы знаете… я вам верю!..

Они въезжали тем временем в длинную и широкую кленовую аллею, в самом конце которой весело сиял сквозь открытые окна ряд ярко освещенных комнат одноэтажного дома Всесвятского.

– Проезжайте потихоньку ко двору, я вас сейчас догоню, – сказал Троекуров, осадив своего коня.

Княжна повиновалась.

Он остался на месте, прислушиваясь к гулу катившегося за ними в некотором отдалении шарабана.

– Скоробогатов! – кликнул он, между тем как тот, завидев издалека барина, погнал к нему уже на полных рысях.

– Чего изволите, ваше вскр…?

– Не повстречался тебе сейчас у Никольской поросли какой-то человек в круглой большой шляпе, с палкой?

– Точно так-с, встрелся… Вы на него изволили крикнуть?

– Да. Ты слышал?

– Я сейчас на голос ваш арабчиков и погнал… Только уж вы с барышней изволили проехать, a он, смотрю, из кустов вышел, палкой помахивает, идет прямо на экипаж… Я ажно испужался, думаю, ежели он теперича, не дай Бог, за удила, так я аль его в мякоть раздавлю, аль шарабан вдребезги, потому лес, сами изволите знать… Только он ничего, бочком прошел, свистит себе… Диву я дался даже, откелева шарлатан[74] такой проявился; по здешним местам и не слыхал было до сей поры…

– Ну, так вот что, – прервал его Борис Васильевич, – надо будет выследить, не явится ли этот человек к нам во Всесвятское, – но так, чтобы ни единая душа в усадьбе об этом не знала, кроме тебя. Понял?

– Как не понять, ваше вскбла…

И старый служивый весь вытянулся вверх на своем сиденье.

– Ты каждую ночь, часам к двенадцати, пока я не отменю этого, отправляйся в сад; знаешь, там в конце калитка есть?

– Как не знать, помилуйте!

– Я имею причину думать, что он захочет именно пробраться в эту калитку. Ты где-нибудь подле, в кустах или за деревом, поместись так, чтоб он тебя никак не заметил. Калитку не запирай и дай ему свободно войти в сад.

Скоробогатов вопросительно поглядел на своего «полковника» и затем подмигнул ему, осклабившись широкою улыбкой:

– Точно так, ваше вскбл… волка в капкан, значить…

Троекуров невольно усмехнулся.

– Пусти его свободно войти, – повторил он, –