Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Вы не угадываете?

– Ах, Боже мой, – засмеялась она, – неужели les vieilles amours7, – как говорила покойная maman? За Зяблина?

Ашанин поклонился:

– Печорина в отставке, – добавил он, – точно так-с!

– И вы не шутите, Владимир Петрович? Княгиня приезжала к нам сюда из своего Сицкого в мае, я помню; я отдала ей визит чрез несколько дней, и затем мы не видались. Ho у нас в соседстве и слуха никакого нет о том, чтоб она… Я даже не видала monsieur Зяблина в мой тогда приезд в Сицкое.

– A третьего дня он в Москве сам объявил об их помолвке.

– Что же, – сказала, подумав, Александра Павловна, – ведь это au fond хорошо, я нахожу. Если уже они так долго, – молодая женщина не знала, как договорить, и слегка покраснела, – то этим… как христианке, ей надо было кончить!.. Зачем только она его так долго мучила бедного, не соглашалась?..

– A занимателен в самом деле, – сказал Троекуров, – должен был быть тот психический процесс, который мог привести наконец эту барыню к теперешнему ее решению!

– И что же вы бы думали! – молвил Ашанин. – В основании его лежит дочтенное по сущности своей чувство: уважение к имени, которое она так долго носила и решилась теперь переменить на другое, потому что, говорит она, «оно теперь потеряло tout son lustre et tout son prestige»8.

– Отчего же потеряло? – спросила, не поняв, Александра Павловна.

– Представитель этого имени, сын ее, действительно, по всем статьям – животное, – объяснил небрежным тоном ее муж, – но главная, в глазах старухи, вина его состоит в том, что вздумал он жениться против ее воли на особе, не пользующейся ее расположением.

– И не заслуживающей его! – пылко возгласила молодая женщина. – Эта «особа» не заслуживает ничьего расположения, Борис! Мне Сергей Михайлович Гундуров, когда он был здесь, рассказывал, какой чудесный человек ее первый, то есть настоящий, муж и как она с ним поступила!.. Я от нее вчера получила из нашего города записку: она просит быть у нас. Я ничего ей еще не отвечала, я ждала твоего приезда, Борис; но я бы никак не хотела продолжать с нею знакомства, – проговорила она решительно, глядя во все глаза на мужа.

– Что же, как желаешь, так и делай! – проговорил он равнодушно, поймав на лету обращенный на него в эту минуту вопросительный взгляд княжны.

– Д-да, – молвила, мгновенно стихая, уже раздумчиво Александра Павловна, – но как это так сделать, чтобы не вышло слишком неучтиво?

– A ты вот попроси устроить это тебе Владимира Петровича! Он так любезен, во-первых, что не откажет для тебя, – подчеркнул Троекуров, – съездит в город нарочно для этого; a затем его известная ловкость ручается тебе за остальное.

Ашанин, сдерживая разбиравший его всегда в таких оказиях смех, принял свой невинный вид и, обращаясь к молодой женщине:

– Извольте, Александра Павловна, – проговорил он, и бровью не моргнув, – для вас я готов посетить эту особу, – единственно для вас.

Она глянула ему в лицо и покатилась неудержимым смехом.

– Понимаю, вы для нее и приехали сюда!.. Этот Борис всегда так скажет… Так уж, пожалуйста, Владимир Петрович, вы это мне так и обделайте…

– Чтоб и овцы целы были, и волки сыты? – договорил он за нее.

– Да, да, именно так!

– A кто же в этом случае волки? – нежданно спросила, все время до сих пор безмолвная, княжна Кира. – Ведь это ты, пожалуй, выйдешь, Саша!

– Я? – вскликнула, протестуя, та.

– Потому что эта, – продолжала княжна, – как бы о ней ни судили, – эта обобранная мужем женщина и которую свекровь ее – нам сейчас с Борисом Васильевичем Павел Григорьевич Юшков рассказывал – на двор к себе à la lettre9 не пустила, несомненно похожа в эту минуту гораздо более на овцу, чем на волка.

Лицо Ашанина внезапно передернуло:

– Княжна, позвольте просить вас передать подробнее то, что вам известно об этом. Я видел княгиню Ольгу Елпидифоровну… каких-нибудь полчаса всего, – прибавил он с несколько подозрительною поспешностью, – в проезде ее чрез Москву сюда, и ничего далее не знаю.

Кира сообщила от начала все, что слышала от Юшкова.

– Ах, Боже мой, я ведь ничего об этом не знала! – пролепетала смущенно Сашенька. – Ты сама знаешь, Кира, когда мы вчера об этом говорили, мы ничего не знали.

– Она приезжала к Юшкову просить его как предводителя заступиться за нее, – продолжала княжна, – и тебя желала видеть, вероятно, в такой же надежде, что ты с мужем можете ей помочь в этом. Она желает, чтобы свекровь возвратила ей хоть ее собственный капитал, которым она, говорит, пожертвовала на уплату долгов ее мужа в Париже.

– Я видел в клубе, в Москве самого счастливого жениха, господина Зяблина, – заговорил Федор Федорович Овцын, – он говорил, что Аглая Константиновна отрицает, чтоб ее невестка заплатила какие-нибудь долги мужа в Париже, что у нее будто, у молодой княгини то есть, никогда никакого своего капитала не было.

– Ну, уж насчет этого, – воскликнула Александра Павловна, – эта старая Аглая говорит неправду. Моя нынешняя и бывшая Кирина в Петербурге горничная, Анфиса, была экономкой у отца молодой княгини Шастуновой и знает наверное, что ей по наследству от этого отца досталось более полутораста тысяч, кроме дома в Москве и движимости… Да вот эти старинные шкафы, картины, – вспомнила она, – которые вы здесь у нас видите, Борис их ведь у нее купил, и даже, говорит, задаром…

– Я эту скаредную старуху нисколько не защищаю, – поспешил заявить «Ламартин», прижимая руку к груди, – я только констатирую факт… Факт печальный, потому что дело таким образом может дойти до суда, a у нас суды вы знаете какие – на десять лет пойдет процессс…

Троекуров глянул на жену – ужин был кончен; все поднялись из-за стола.

– Владимир Петрович, – робко заговорила Александра Павловна, проходя с ним и княжной из гостиной в сад на террасу, – ее ужасно мучило теперь сознание своей жестокости – вы понимаете… теперь… Если вы в самом деле поедете к ней в город, вы скажите ей, что я вместо письменного ответа просила вас сказать, что… конечно, пусть она приедет, если только что-нибудь нужно, что я… и Борис Васильевич готовы все сделать…

Ашанин не дал ей договорить, взял ее руку и молча поцеловал ее…

Оставшись один с Овцыным, Троекуров взял его под руку и, отведя в противоположный саду конец гостиной, указал ему на кресло, сам сел – и так и срезал его нежданным вопросом:

– Вы видеться с сыном приехали сюда, Федор Федорович?

– Разве уже известно, что он здесь? – даже