Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев

моя! Выплынь, выплынь на бережок…» И она голосом своего горячего сердца отвечала: «Я слышу! Я выплыву, Степа, милый, я обязательно выплыву! Скоро, вот уже скоро!..» Могуче и просторно расстилалось перед Аленушкой синь-широко море, пышно цвели восходы и пламенели закаты, грохотал прибой, разбивая каменистый берег, человеческими голосами кричали белые чайки, словно зачарованные девицы, посланные из волшебного светлого царства с доброй вестью к Аленушке. По ночам звезды, трепетно переливаясь, горели над ней тихим и живым пламенем, и во всем Аленушке чудился добрый знак.

Наконец мотор был отремонтирован и проверен, в трюме хранились надежно упрятанные запасные бидоны с горючим. Аленушка уговорилась со своими друзьями — Игнатом Проценко и озорным черноглазым Сашей Янаки использовать первый же выход в море и взять курс к советскому берегу. Немцы оказались предусмотрительны — прошлой осенью из Феодосии на Кавказ уже ушли два баркаса, и немцы решили не выпускать рыбаков из порта без охраны — по два солдата на каждый баркас.

Из первого рейса пришлось вернуться и сдать улов немцам. То же повторилось и во второй раз, и в третий, и в четвертый…

Саша Янаки был человек от природы горячий и вспыльчивый, к тому же — зачем скрывать? — его волновала и близость Аленушки.

— Так у нас никогда ничего не выйдет! — сказал он, стукнув по столу кулаком. — Этих проклятых немцев надо просто ликвидировать.

Игнат Проценко — пожилой, грузный и могучий (он легко бросал пятипудовые мешки на грузовик и в одиночку перетаскивал якоря), только молчал и сопел в ответ. Когда Саша его допек, он раздраженно ответил:

— Чем ты будешь его ликвидировать? Пальцем? А у него автомат на шее висит!

Еще два раза вышли в море — оба раза вернулись и сдали немцам улов. Саша бесновался:

— Я лучше сети перережу и днище продырявлю, чем немцев нашей рыбой кормить! — Аленушка молчала, закусив губы: что могла она сделать там, где двое мужчин оказались бессильны? Молчал и Проценко — в его тугодумной, но трезвой голове шла своя работа.

— Подождем, пока подвернется случай, — сказал он, а какой именно случай — не пояснил.

И этот случай подвернулся, и в такой день, когда меньше всего можно было ожидать. В море вышли сразу три баркаса; на каждом была охрана, и, кроме того, немцы послали сторожевой катер. Попробуй убеги — снаряд нагонит!

Море хмурилось, белые чайки носились и кричали, падая грудью на волны. Теперь они уже не казались Аленушке зачарованными девицами, посланными к ней с доброй вестью. Она ошибалась — именно этому ненастному дню было суждено стать первым днем ее свободы.

После полудня начало штормить. С немецкого охранного катера просигналили возвращение в порт. Но шторм нарастал стремительно, тучи опустились и понеслись над самой водой, море взгорбилось и закипело, ветер уныло засвистел и завыл в снастях. Баркасы начали убирать сети, это заняло минут сорок, а мгла за это время сгустилась, и в бледном прерывистом свете молний хлынул косой, резкий, яростный ливень, окончательно закрывший видимость.

С трудом пробираясь по скользкой, уходящей из-под ног палубе, Игнат Проценко подошел к моторному отделению и открыл дверцу. В лицо ему пахнуло нагретым маслянистым запахом. Игнат сказал Аленушке несколько слов. Побледнев, она молча подала ему тяжелый гаечный ключ. Он сунул ключ в карман, закрыл дверцу и ушел, балансируя по мокрой палубе.

На носу увидел он Сашу Янаки. Они совещались недолго. Саша, кивнув головой, направился к штурвальному мостику.

За штурвалом стоял сам бригадир. «Тебя зачем-то немцы требуют!» — прокричал Саша в самое ухо старику сквозь свист и вой урагана. «А?.. Что?..» — не понял старик. «Немцы, говорю, требуют!» — повторил Саша, указывая на корму, где стояли оба немца. Рядом с ними, перетягивая какой-то канат, возился Проценко. «А, чтоб их!» — проворчал старик и, передав молодому рыбаку штурвал, пошел на корму.

Мутно-пенистые горбатые валы накатывали один за другим, вздымая баркас на гребни и снова низвергая в бездну. Стоя у штурвала, Саша Янаки видел перед собой то небо, то зеленоватую пучину воды. Время!.. Стиснув зубы, Саша резко переложил руль, подставив накату правый борт. Свирепая огромная волна подбросила баркас, но не перевернула, а лишь накрыла его всей своей многотонной тяжестью. Саша на секунду ослеп и оглох под этим соленым водопадом. Оглянувшись, он увидел немцев — мокрые с головы до ног, они отфыркивались и отплевывались, а рядом с ними, тоже весь мокрый, стоял Игнат Проценко. Старичок бригадир, скользя и спотыкаясь, бежал на раскоряченных ногах обратно к мостику. «Дьявол, как держишь!» — завопил он отчаянным голосом, но вопль его потонул в реве, рокоте и плеске второй волны, накатившейся на борт, и его винт завыл в воздухе. Саша повис на штурвале. Он видел с мостика: волна еще не успела схлынуть и суденышко еще не успело выпрямиться, когда Игнат Проценко, натужившись, со страшной силой опустил гаечный ключ на голову первого немца, а второго ударил ногой в живот, — взмахнув руками, немец свалился на палубу. Старичок бригадир, оцепенев, стоял у мостика с выпученными глазами и отвалившейся челюстью. Накатила третья волна; когда Саша опять оглянулся, немцев на корме уже не было. С глубоким вздохом Саша уверенно провернул штурвал и поставил баркас носом к волне. Все кончилось.

— Это что?! Это что?! Что?! — опомнившись, зачастил бригадир, поднимая голос все выше и выше, до визга. — Вы это что затеяли, разбойники? А?! Что это?! — Его лицо передергивалось, челюсти тряслись. Он, конечно, не был изменником, этот старичок, и вовсе не держал руку немцев — он проста ничего не понял и насмерть перепугался.

К мостику сбегались рыбаки. Вылезла и Аленушка из моторного отделения. Подошел Игнат Проценко с гаечным ключом в руках.

— Что ты наделал, я тебя спрашиваю?! — завизжал старичок.

Проценко жестом остановил его.

— Товарищи! — сказал он. — Мы, советские люди, и нам дорога отсюда — к своим, на Кавказ. Может быть, есть несогласные?

Взвесив в руке гаечный ключ, он обвел глазами лица рыбаков, особенно пристально посмотрев на притихшего старичка бригадира.

Несогласных не оказалось. Аленушка, зарыдав, крикнула срывающимся голосом:

— Игнат, спасибо!

Саша деловито заметил с мостика:

— Зря ты, Игнат, автоматы у них не забрал.

— Некогда было, — хмуро отозвался Игнат. — Ты, что ли, Александр, у штурвала будешь? Курс — прямо на Кавказ. Аленушка, давай, милая, самый полный!

Баркас развернулся и сквозь холодную мглу, ураган и ливень пошел в открытое море, навстречу штормовой ночи.

Шесть узлов — это, конечно, не ход. Баркас трое суток мотался в море, но