Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Аукусти еще долго продолжал в таком же духе, и Юкка понимал, что за всем этим кроется мысль: дескать, он еще увидит своих Сиркку и Эссу. Не такой человек он, Аукусти Карпакко, чтобы не увидеть.

Тоска по дому мучительно терзала не только Карпакко, но и многих других. Тревога за родных отгоняла по ночам сны, заставляя помногу и жадно курить, чтобы успокоились, улеглись навязчивые думы: как-то сейчас живут дома, где достают свой хлеб насущный?

III

Советник Арениус был крайне недоволен. К удовлетворенности чувством победы примешивалось так много досадных неприятностей. Больше всего его сердило то, что в Восточную Карелию снаряжаются экспедиции присматривать леса, а они, Арениусы, стоят от всего этого в стороне. Акционерные общества и лесопромышленные компании стараются пропихнуть туда своих, надежных людей. Правда, все делается неофициально, а сенат закрывает на это глаза.

— Итак, мы идем освобождать соплеменников, — торжественно объявил как-то Кухмо, с той особой интонацией, когда хотят сказать, что за словами кроется и нечто иное.

— Знаю я эти побасенки про соплеменников, — сердито отозвался Арениус, злясь в душе на своих сыновей, от которых никакого толку. Армас вернулся с фронта желторотым сопляком, а Бруно оказался размазней и трусом. Теперь, когда надо действовать, он скрывается где-то.

— Да, да, ты сопляк! — зло выкрикнул отец в споре Армасу.

Коммерции советник Арениус сам отправился бы в Карелию, если бы здоровье не пошаливало. Но дело даже не только в этом — неудобно же ему, главе крупной фирмы, самому ехать по такому делу. А сыновья-то могли бы, но они, как назло, не хотели. Именно это и бесило Арениуса.

«Все только и живут за счет леса, — негодовал советник. — Вся Финляндия. Промышленники скупают и рубят леса, а лесопилки перемалывают. Государство, хозяйчики, муниципалитеты... Все за лес уцепились... Грабят и рвут на части. Скоро вся страна будет голой, елки-палки не останется...»

Родные финские леса вдруг стали очень дороги Арениусу. У него появилась мысль о том, что их надо использовать бережно, чтобы хватило надолго, надо выращивать новые леса... Ну и прирезать к ним лишний кусочек, конечно, не помешало бы. Надо только не прозевать, когда дело дойдет до дележки.

Мысленно Арениус окидывал всю Финляндию, скользил глазами вдоль ее рек и железных дорог. Кое-где там еще есть нетронутые леса, но зато дальше начинается Лаппи, огромная безлесная лапландская тундра... Обидно только, что у всех этих невырубленных лесов уже имеются свои хозяева, а вот на востоке лежат бесхозные леса. Лишь стоит перешагнуть границу — и они твои... Карелия, Беломорье, Олонец. Туда устремлены сейчас хищные взоры финских лесопромышленников.

В бытность студентом Арениус и сам побродил по тем местам, собирая руны и записывая старые песни бородатых рунопевцев, прославленных сказителей.

Но уже тогда они, студенты, интересовались не только песнями. Они приметили в Карелии и кое-что другое, их привлекали ее порожистые реки и несметные лесные богатства.

Помолчав немного, Арениус чуточку «остыл». Злость постепенно улеглась. Спокойно, но с мрачным видом раскачивался он в своей любимой качалке.

Армас нервно ходил взад и вперед, а потом остановился и, глядя на отца, проговорил:

— Я не могу... и не хочу. Не хочу ненавидеть и убивать... трудовой народ своей страны.

— Этого от тебя сейчас и не требуется. Теперь речь идет о расширении Финляндии. Для этого же тебя и посылали в Германию. Учиться военному делу... Не понимаю, что на тебя нашло?

— Не-ет, не для этого.

Советник Арениус недоуменно покачал головой.

— Почитай-ка, что пишет наш Бруно. Даже Бруно, хотя он ни в каких военных школах не учился.

Арениус достал из ящика стола письмо и протянул его Армасу.

— Что мне до Бруно! У меня своя голова на плечах.

Армас швырнул письмо на стол, даже не взглянув на него.

— Там ведь тебе своих не убивать... И не один же ты будешь...

— На разбой я не пойду... Можешь меня не убеждать.

Отец снова и снова возвращается к своим доводам, доказывая, как важно им участвовать в походе на Карелию. Он был всецело охвачен теперь большими идеями, которые вселил в него Кухмо.

Свидание отца с сыном было далеко не таким теплым и сердечным, как можно было ожидать. Ведь как-никак Армас целых три года провел в Германии, далеко от родины... Правда, он вернулся домой живым и невредимым, но совсем с другим настроением, чем хотелось бы советнику Арениусу.

Да и дочь тоже хороша. Кто-то из знакомых рассказал госпоже Арениус, что Алму-Софию видели в Рийхимяки и что вместе с беженцами она уехала в Россию.

Так это на самом деле и было.

Когда красные отступали, Алма-София осталась в Рийхимяки. Там было много раненых, и она не могла бросить их на произвол судьбы. Дорога из Рийхимяки была свободна только на восток, в Лахти и Выборг. При виде беспомощных раненых Алма-София с ужасом вспоминала о том, что произошло недавно в Тампере, и сердце обливалось у нее кровью. Не щадя себя, Алма-София неутомимо работала в санитарной бригаде, организуя отправку и перевозку раненых на восток, в безопасное место.

Была и другая причина, заставлявшая Алму-Софию оставаться в Рийхимяки. Ей просто не хотелось возвращаться домой, не хотелось видеть отца и Бруно. Из-за нее в семье снова начались бы скандалы, а Алме-Софии было больно и неприятно постоянно ссориться с родными, особенно с матерью.

А время шло. Хельсинки оказался в руках белых, и фронт стал приближаться к Рийхимяки. Тогда-то с одним из последних поездов уехала и Алма-София. Она рассчитывала перебраться потом в Выборг, но поезд миновал Выборг и ушел на Петроград. Стояла последняя неделя апреля, когда Алма-София прибыла в Россию.

МРАЧНАЯ ОСЕНЬ

I

Угрюмо тянулась жизнь на Торппала-горе. Эстери тоскливо ждала весточки от Карпакко, но напрасно. Аукусти не давал о себе знать. Жилось трудно, и Эссу пришлось пойти на работу. Днем Эмма Оваскайнен присматривала за Сиркку, а вечером по пути с работы Эстери забирала дочку домой.

Заходя за дочерью, Эссу частенько засиживалась у Эммы, а то забегала к Кайе или Халоске узнать, нет ли каких-нибудь новостей.

Приятных новостей не было, а грустные не радовали. На Торппала-горе знали, что Старина из Сёркки расстрелян под