Романолуние - Анна Кимова

на котором паразитирует болезнь. И уже даже для секса стало почти непригодным. Настолько, что и до ручного тормоза долетели какие-то отголоски. Так что похоть скоро придется направить на другой объект. А Даша поможет ускорить этот процесс.

– Я бесплодна.

Пихнула блистером прямо в живот.

– Таблетки возьмите!

Даше показалось, что она так громко это прокричала, что было слышно даже в лобби отеля. И откуда в ее голосе опять взялось столько страсти? Ведь в этом теле уже больше никто не живет? Или всё еще кто-то остался? Так и сидит с чемоданами у порога… Присел на дорожку… И передумал, не смог уехать. Откуда в ней каждый раз берется столько сил для того, чтобы цепляться за жизнь, пусть даже вот такими средствами – криками, яростью, слезами? Это ведь тоже лишь способы борьбы за существование на этой земле. Смерть – она другая. Апатичная. Пустая. Как вчера.

Летели молча. Она отвернулась к окну. И весь полет пыталась разобраться, действительно ли еще что-то чувствует. Или всё. Камни.

Предложил подвести. Нет уж, спасибо, она как-нибудь сама. Скорей бы домой. Там – диван.

Едва зашла в комнату – отключилась. Даже не умывалась, просто сразу легла.

17. День двадцать первый. Воскресенье, двадцать пятое декабря

Проснулась рано. Снова сработал внутренний будильник. Сегодня была годовщина. Ровно год, как не стало Людмилы Борисовны. Слеза навернулась. Даша смела ее.

Встала, позавтракала. В холодильнике оставался холодец – купила перед Римом, чтобы притормозить процессы в организме. Надо было не допустить, чтобы заболели колени. Этот этап был отправной точкой для организма, после него запускались глобальные процессы разрушения, сразу начинали обрушиваться показатели в анализах. Нет, за колени надо было побороться.

Поехала на кладбище. Не доходя двадцати метров до могилы, увидела… Что она там вчера о пределе соображала? Что уже прошла эту отсечку? Тогда, с Подколзиным? Видно, он теперь всегда будет ассоциироваться с новыми отсечками… На могиле Людмилы Борисовны стоял Андрей. Ждал ее, Дарью Чернову, в этом не было никаких сомнений. С самого утра, психопат отмороженный. Он знал, что Даша не сможет не приехать, ведь и так пропустила похороны. Контракт в тот день подписывала, никак не смогла вырваться. И он сразу ее увидел.

Развернулась, пошла прочь. Догнал.

– Куда это ты, мадемуазель? Что, даже память не почтишь?

Руки потянул. Даша размахнулась и ударила его по лицу. Увернулся. Ударила еще. В этот раз попала. Отшатнулся, отпустил. Немного сдал назад, но она чувствовала, что продолжает идти за ней.

Вышла за ворота, направилась к машине. Почти бегом. Ярость, сестра боли, и вторая подруга Даши, стала медленно разрастаться в теле. Очень странное чувство.

Зрение притупляется. Объекты вокруг начинают выглядеть слегка размытыми. Медленно. Настолько, что мозг не успевает понять, что что-то происходит. Будто всё, как и было, но только состояние уже измененное.

Небо постепенно темнеет. Даже в самую ясную погоду. Мозг опять не поспевает, это же может быть неожиданно откуда-то взявшаяся туча, ведь так?

Голова тяжелеет. Наливается теплом. Медленно, сверху вниз. Будто в макушке просверлили дырку и через нее стали заливать теплую воду. Лоб, виски, носогубные складки, скулы, подбородок, шея и так ниже. Заполняется.

Но всё происходит за секунды. Как в замедленной съемке. Это только ка́жется, что процесс долгий. Ложный эффект.

И вдруг просыпается зрение. Как только тепло заполнило тело. В глазах холодеет, словно их иглы прошили, зрачки фокусируются, видно каждую деталь. Приглашение: вот цель, смотри, не промахнись! И Даша не промахивается. Никогда. В голове тут же калейдоскопом проносится вся история:

Детство – бросок, и чернила стекают по голове Смирнова. Пятна на парте, стуле, полу. Синяя одежда. А недавно еще была коричневой.

Евгения Анатольевна – монолог, что она предательница. Там словами обошлось. Хорошо, что камня под рукой не оказалось.

Рим – пьяный итальянец в сквере. Удар ребром ладони по шее. Лежит на земле, корчится.

Москва – настойчивый приятель ее босса на корпоративе. В туалет проводил. Зажал. Его яйца зажала. Ударил. Сжала сильнее. Крик. Оттащил кто-то. Кастрировала бы иначе.

Ницца – фанатичный дальтоник. Не разглядел, что лютик не сиреневый. Ночью, пока купалась, решил, что так будет проще до нее добраться. Не пострадал. Приступ прошел до того, как успела нанести увечья. Сам остыл. Отвалил.

Четвертый рабочий день у Романа – тогда всё развивалось не по сценарию. Почему, Даша и сама не понимала, наверное, к чувству ярости примешалось неконтролируемое желание, и эта смесь оказала на мозг какое-то другое воздействие.

И вот, новая история. Когда Андрей схватил Дашу, в ней врубился тяжеловес. Она отбилась достаточно быстро. Отскочила, осмотрелась. В этот раз камень всё же оказался под рукой. Лежал посреди дороги прямо как пригласительный билет. Судьба. Часто в Москве сейчас камни на дорогах встречаются?

Пригнулся. Выпрямился. Побледнел. Да пофиг. Она уже в машине закрылась. Только когда тронулась, и он стал преследовать, увидела, что стекло лобовое ему подрихтовала. Хорошо. Хоть какая-то польза. Но всё равно несравнимо. Не поставить знака равно между исковерканной жизнью и разбитой лобовухой.

На перекрестке в него кто-то врезался. Приступ стал отступать. Доехала до отца.

Боже, как Даша любит этого человека! Его прикосновения всегда были как лекарство.

– Данечка, Данюша, Дашундия… Спи, Дашендо́ра, спи, моя кровь. Ни о чем не думай. Всё пройдет. Перемелется, мука будет. Тч-ч-ч-чь. Тч-ч-ч-чь. Тч-ч-ч-чь. Ты всё перемелешь. Славная Дашендора. Вечный боритель. Мой лучший проект…

А потом она проснулась. Папа сделал чай. Посидели, выпили. Положила голову ему на колени. И он снова гладил по голове. Но нужно было ехать, ведь скоро мог появиться Андрей, а после произошедшего Даша с ним теперь точно встречаться не хотела, даже случайно. В этот раз от отца уезжала надолго, поэтому под завязку забила машину вещами. Взяла почти всё, только вечерние платья оставила. Они ей сейчас точно не понадобятся.

Вернулась домой и тут же приняла две таблетки. Они уже давно были на Ходынке, у отца не осталось. Постепенно начинали болеть колени.

18. День двадцать второй. Понедельник, двадцать шестое декабря

С утра оба сустава всё же скрутило. Даша вздохнула. Дело было плохо. Пришлось добавить второе лекарство и одеть наколенники. С постоянными притязаниями шефа к ее телу, надо было еще постараться выбрать такую одежду, чтобы их скрыть. Даша не хотела, чтобы он увидел. Чего доброго, еще жалеть начнет. Нет, спасибо, обойдется. Да, она больная. Но в жалости ни