Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

щели какие-то записочки. «Это в нашем-то веке!» – то ли с возмущением, то ли с сарказмом думал Леонид. Любопытство к святым местам его французских друзей не смущало – оно вполне вписывалось в разряд культурных программ для иностранцев, тем более с русскими корнями. Но когда он увидел, что и Маняша засовывает свою записочку в какую-то щелочку в стене, он не выдержал и, иронично улыбаясь, сказал:

– Ты бы лучше отдала эту записку мне. Уверяю, я гораздо быстрее исполню твою просьбу, чем Ксения блаженная.

– Ты сам не понимаешь, что говоришь! – сказала она, побледнев, и с возмущением отвернулась.

Он моментально понял, что дал промах, и, желая исправить впечатление от своего легкомысленного предложения, извинился:

– Прости, пожалуйста. Это всего лишь шутка.

– Очень глупая, – ответила, все еще сердясь, Маняша.

– Согласен. И от всего сердца прошу прощения, – серьезно сказал Леонид. В его планы совсем не входило с ней ссориться, тем более из-за такого пустяка.

– Ну, хорошо. Если ты искренне раскаиваешься, то прощаю, – сказала девушка.

– Конечно, искренне, – обрадовался Леонид. – Вот, если хочешь, я и сам… – Он тут же вытащил блокнот и, что-то быстро написав, засунул записочку в ту же щель, что и Маняша.

Девушка засмеялась.

– Теперь посмотрим, чья просьба будет быстрей исполнена! – весело воскликнул Леонид.

– А ты что, – вдруг остановившись и с любопытством глядя ему прямо в глаза, спросила Маняша, – ты что, совсем неверующий?

Он не ожидал такого прямого вопроса в лоб и смутился.

– А что, надо обязательно?.. Для тебя это так принципиально?

– Для меня – да, но… я не собираюсь никому навязывать… Просто интересно.

– Что?

– Ну… как это можно – не веровать? – Она смотрела на него с нескрываемым любопытством, чуть улыбаясь, и ему стоило большого труда удержаться от соблазна поцеловать ее прямо сейчас в этот удивленно полуоткрытый детский рот, здесь, на этом многонаселенном живыми и мертвыми людьми кладбище.

– Легко, – сказал он с потемневшими за стеклами очков глазами, подавляя поднявшееся в нем желание. – Вы просто перекладываете свою ответственность на другого, а мы…

– Маняша, мы уходим, – вовремя прервал их беседу Федор. – Пойдем искать нашу могилу. – И, обращаясь к Лене, сказал: – Как хорошо, что у блаженной Ксении так много народа.

Леня ничего не ответил; еще несколько секунд побуравив ее глазами, по-хозяйски взял за руку и с трудом, переключаясь на другой тон, сказал:

– Мы идем.

Больше часа водил их Алексей по заброшенным уголкам старого кладбища, отыскивая могилу Клавдии Петровны Соваж и подзахороненной в эту же могилу Юриной мамы. По неметеным дорожкам они медленно шли, переходя от одной могилы к другой, часто останавливаясь у привлекавших их внимание памятников, порушенных крестов из дорогих гранитов, полуразвалившихся часовен и мраморных, оплакивающих умерших христиан ангелов, разглядывая имена и надписи на надгробиях всех этих генералов, купцов и священнослужителей, упокоившихся в более счастливые для России времена.

Леня шел позади всех, скучая, и время от времени поглядывая на стройную девушку в длинной малиновой юбке и белой ажурной кофточке, которая столь легко и, по-видимому, надолго овладела всеми его помыслами и желаниями. К своим двадцати восьми годам он имел уже богатый опыт общения с женщинами, начиная от пятнадцатилетней одноклассницы Марины, с которой они вдвоем прогуливали школу, пока Татьяна моталась челноком по Турции и Польше, и заканчивая израильской девушкой русского происхождения Полиной, которая вот уже неделю напрасно ждала его в Тель-Авиве и забрасывала теперь негодующими эсэмэсками.

– А почему у вас везде такое разорение? – спросила Маняша.

– Ну, понимаешь… – покраснел Алексей. – Была революция, потом война…

– У нас тоже была революция и война… – начала Маняша.

– У нас не было большевиков, – сказал Федор.

– Да? А все эти Мараты – Робеспьеры и компания, они кто?

– Наши большевики не были так долго у власти.

– Я думаю, друзья мои, – сказал Леня, – все гораздо проще. У всех этих покойников уже давным-давно нет родственников, некому ухаживать, вот и все.

– Вот она! – закричал Алексей. – Нашел! – Он бросился к черной гранитной громаде и стал расчищать то место на постаменте, где была надпись. – Вот, видите? Генерал от инфантерии Александр Игнатьевич Соваж… – прочел Алексей.

– Это кто, муж? – спросила Маняша.

– Нет, муж пропал после революции. Наверное, родственник. Может, его отец. Фамилия Клавдии Петровны – Соваж, по мужу. А вот ее маленький крестик. Видите, тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год. Это она умерла. А родилась… в тысяча восемьсот семьдесят шестом. А вот тут, в этой же могиле, – мама моего отца, то есть отчима, Юрия Петровича… Елена Павловна… Клавдия Петровна была ее теткой по матери…

– Погоди, погоди… – прервала его Маняша. – Мама Юрия Петровича – это же выходит и наша родственница! Федя, ты представляешь? – И она стала быстро соскребать налипшую грязь и паутину с простенького железного крестика, которые ставились в советское время тем, кто предпочитал красной звезде крест.

– Ну да, конечно! – возбужденно воскликнул Алексей. – Мама Юрия Петровича родила его во время войны от Анатолия Викторовича Шабельского, родного брата вашего деда Александра Викторовича Шабельского. А фамилия Мельников – от пропавшего без вести ее мужа! Поэтому Юрий Петрович тоже Мельников.

– Как все у вас сложно, – усмехнулся Леонид. – Значит, твоя фамилия Шабельская? – спросил он Маняшу. – Очень приятно.

– Нет, мы по отцу Шуваловы.

– А!.. Старая русская элита, – еще раз усмехнулся Леонид. – Слушайте, графиня, перестаньте копаться в грязи! Здесь даже руки негде помыть.

– Ну ты же видишь, сколько здесь мусора… – Она сделала из веточек веник и теперь подметала землю вокруг памятника, желая навести хоть какой-то порядок. К ней присоединился Федор, он быстро сгреб слежавшуюся листву и стал вырывать с корнем бурьян. Через несколько минут могила приобрела если не цивилизованный вид, то, по крайней мере, вполне опрятный.

А Алексею сделалось вдруг невыносимо стыдно. Никто из них, включая Юру, почему-то не озаботился поставить матери нормальный памятник, и вообще он не помнил, когда они были здесь в последний раз, и он дал себе слово отныне следить за могилой и не допускать такого позорного беспамятства.

Когда Федор и Маняша покончили с работой, Леонид вытащил из сумки маленькую бутылочку с остатками минеральной воды и полил Маняше на руки, демонстрируя свою нежную заботу.

– Куда теперь? – спросил он девушку.

Она, быстро взглянув на брата, коротко ответила:

– В Петропавловский собор.

– А может, лучше отобедаем? Что-то как-то уже… а?.. – вздохнул Леонид, но, никем не поддержанный, покорно согласился. – Ну что ж, в собор так в собор. – И он повез их на Петроградскую.

Во вновь недавно освященной усыпальнице всех русских императоров шло всенощное бдение. Прихожан собралось немного, еще мало кто из православных знал о проводимых