Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич
Четверть века назад. Книга 1 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
«Петербургская grande dame» пристально взглянула на нее, чуть-чуть иронически улыбнулась и с коротко учтивым ответом «non, mademoiselle, je ne danse pas»10 повела глазами чрез ее голову на графа Анисьева.
Он еле заметно улыбался из-под прикрученных усов, но эта сдержанная и как бы извинявшаяся улыбка, на миг приподнявшиеся брови, насмешливо моргнувшие веки говорили: «que voulez vous, en province11, не из кого выбирать»…
Барышня прижалась и опунцовела ярче своих роз. Это был в ее сознании первый стакан холодной воды, пролитый на ее высокомерные мечтания нынешнего дня…
– Вы в Петербург скоро? – все так же чрез голову спросила графиня ее кавалера.
Анисьев знал, что она никогда его недолюбливала; она теперь явно протежировала «этого Гамлета из профессоров». Он навострил уши.
– Хоть сейчас же после мазурки, – сказал он громко, смеясь, – если это может только быть вам на что-нибудь нужным, графиня!
Она поняла.
– 12-Si je vous prenais au mot pourtant, – засмеялась она в свою очередь, – vous qui êtes si «paladin»-12, – промолвила она, напоминая ему его выражение.
«О, о! – подумал Анисьев, – как скоро понадобилось!»
– Попробуйте! – сказал он вслух.
– Нет, шутки в сторону, если бы вы ехали скоро, я бы вам прислала письмо к моей 13-belle-soeur Marie, которое я не хотела бы доверить aux indiscrets de la poste-13! Ho я никак бы не желала, чтоб оно дошло к ней позднее двух, трех дней.
Он как бы сообразил:
– Присылайте, графиня.
– В самом деле?
– Tout се qui il у а de plus14 «в самом деле», – шутливо повторил он.
– Когда?
Он опять приостановился на миг, раздумывая.
– Я буду в Москве, самое позднее, послезавтра к обеду, – проговорил он особенно отчетливо, как бы с намерением, чтобы слышала это не одна его собеседница.
Духонин, разговаривавший с княжной, поднял на нее невольно глаза с вопрошающим выражением. Она таким же невольным движением чуть-чуть повела плечами в ответ.
Барышня, в свою очередь, вскинула вопросительно глаза на флигель-адъютанта и тут же опустила их.
– Так я пришлю вам письмо завтра утром, – сказала спокойно графиня Воротынцева. – Сюда?
– Д-да, графиня, или прямо в город, если вам ближе туда из Дарьина, к господину исправнику. Я справлюсь там проездом.
– Grazie15, – сказала она, ласково кивнув ему. И под звуки загремевшей в эту минуту мазурки и общей топотни «grand rond»16, которым Чижевский имел обыкновение начинать ее, она направилась обратно в гостиную об руку с нашим героем, более мрачным и более страдающим, чем когда-нибудь.
III
В глазах как на небе светло,
В душе ее темно как в море1.
Лермонтов.
К числу игравших в гостиной присоединились теперь князь Ларион, супруг княгини Додо, глухой бригадный генерал и князь Хохолков; князь Ларион водил их пред этим курить в свои покои.
Они сели вчетвером в вист за столик, ближайший к партии хозяйки.
Присутствие ее beau-frère’a наложило бы узду на всякую попытку отместки с ее стороны за «неприятность», полученную ею от ее петербургской гостьи, если бы даже наша княгиня и способна была на нечто в этом роде. Но она по натуре своей принадлежала к породе толстокожих: в нее, как в носорога, можно было стрелять и оцарапнуть по большей части только ее поверхность; вглубь в состоянии были пронять ее лишь редкие, специально заостренные стрелы. А потому первоначальное смущение, вызванное в ней словами графини Воротынцевой, весьма скоро рассеялось в силу такого ее рассуждения, что 2-«les dames de Pétersbourg, как она всегда слышала, sont toujours très impertinentes avec les Moscovites, но что она, с своей стороны, была всегда aimable avec tout le monde, о чем даже печатали dans les journaux de Paris, когда она была посланницей в Ганновере, и что она будет все такая aimable со всеми malgré tout, потому что c’est la meilleure manière de se faire des amis». «Témoin monsieur Зяблин»-2, – промолвила она тут же мысленно и, подняв голову, взглянула на «бриганта» превратившимися уже в совершенное масло глазами.
«Бригант» стыдливо поник очами и испустил глубокий вздох.
Доказав себе раз, что ей следовало быть «aimable со всеми malgré tout», Аглая Константиновна, когда графиня Воротынцева со своим кавалером показались опять в гостиной, обернулась к ней все с тою же своею стереотипною улыбкой на жирных губах и пропела:
– Déjà, chère comtesse! Vous ne vous êtes pas laissé tenter3?
Ho вместе с этим вопросом последовал другой:
– Мазурку начали? – спросила княгиня Додо.
– Да, вы слышите, – сказала графиня, подходя ближе.
– Не заметили вы, с кем танцует моя дочь?
– С молодым человеком, который играл, кажется, брата Офелии, un grand blond4.
– С Чижевским? – вскликнула княгиня Додо, и все лицо ее задергало.
– С ним, княгиня, – почел нужным подтвердить Гундуров, на которого она почему-то уставилась вопрошающим взглядом.
– 5-Un charmant jeune homme – запела опять Аглая Константиновна, – c’est si dommage qu’il n’ait rien-5!
– Кроме фатства и самонадеянности! – злобно прошипела княгиня Карнаухова.
– Ах, княгиня, какие вы строгие! – проговорила, укорительно покачивая головой, Аглая. – Я совсем не нахожу… Et puis le comte son chef l’aime beaucoup6! – промолвила она как довод, который должен был окончательно обелить Чижевского от взводимого на него обвинения в самонадеянности и фатстве.
– Et Lina7? – и она с новою жирною улыбкой и маслянозаискивающими глазами обратилась к графине. – Она танцует с…
– Кто-то также из ваших актеров, я его не знаю…
– Духонин, – назвал Гундуров.
– Comment, pas avec le…8
У нее даже дыхание сперлось.
«Она сейчас отпустит какую-нибудь невозможную штуку!» – подумал князь Ларион, до которого доходило каждое слово этого разговора. И, упершись в спинку своего кресла, он, закинув назад голову, выговорил тем изысканно протяжным тоном, которого всегда почему-то побаивалась Аглая Константиновна:
– Что же вас так удивляет, княгиня, что Hélène танцует с тем, а не с другим из ваших гостей? Право приглашать у всех у них одинаково, кажется!
– Non, c’est que je croyais qu’elle était engagée d’avance9!.. – пробормотала она, отчаянно ворочая своими круглыми глазами.
– Господин
