Сердце женщины - Мухаммед Паруси Матви

— Подсаживайся поближе!

— Сию минуту.

Гнев в моей душе не ослабевает. Здесь тоже, справа за столиками, восседают посетители с сытыми рожами и толстыми животами. Слева — публика поскромнее.

— Сколько тебе оставалось учиться в институте?

— Два года.

— И все же выгнали?

— Да.

Вокруг столика большая компания. Шумно. Подсаживаюсь.

— Друзья мои! — это голос Архимеда. — В нашей музыке отображены родовые схватки народа.

Из противоположных дверей зала кричит стоящий там полицейский:

— Эй, профессор! Поучил и хватит!

Раздается звон посуды.

Мелодия рвется откуда-то из глубины души. Громче. Громче. Передо мной снова облако дыма. Мелодия об улицах Багдада. О чудесных мгновениях…

Звуки обрываются так же неожиданно, как и родились. Свирель умолкает. А что я без нее?

— Ну-ка, включите Лондон! — орет какой-то толстяк из правых. С превеликим животом.

Да, отъелась мелкая буржуазия. Знает, чего ей надо.

— Лондон можно поймать только поздно вечером, — отвечает кто-то слева.

«Капиталисты избрали путь нажима!» — гремит сочный бас.

На мгновение шум смолкает. Слышно, как булькает закипающая вода.

— А ты знаешь, что поднялись цены на чай и сахар?

— Эх, черт!

— Вовсе не плохо! Если Аллах пожелает, прибыли возрастут, — квохчет толстяк.

Приятный голос молодого диктора доносится издалека: «Национальная буржуазия постепенно склоняется к уступкам народу. Причиной тому служит свободный капиталистический рынок».

— Свободный рынок — это балаганный шут! — провозглашает Архимед.

Его сравнение нравится левым. Они смеются. Толстяк с животом свистит.

Впрочем, так — почти каждый вечер.

Ура Харуну ар-Рашиду! Ура халифу, который создал Багдад! Ура тому, кто придумал музыку и свирель!

Удивительно, но Сальвадор Дали нарисовал картину, где изображены одни лохмотья, висящие на веревке, которая протянута над террасой. Говорят, его соседка не хотела сушить белье у себя в квартире. Квартира ей была нужна для того, чтобы продаваться в ней по дешевке каждую ночь. Вот она и развешивала белье во дворе.

— А кто знает, не поднялись ли цены в кафе?

— Это еще что?! — возмущается толстяк. — Тогда больше я сюда — ни ногой.

Блеснули подносы. Подаются стаканы с чаем. Слышится легкий перезвон.

— Сыграй что-нибудь!

Каждый говорит свое.

— Благодарю!

— Меня выгнали с работы.

— Кто там, включите, наконец, телевизор!

— Зачем?

— Чтобы лучше знать состояние дел на капиталистическом свободном рынке.

На экране появляется диктор: «Вашему вниманию предлагается концерт Виктора Хары».

— Вот это годится!

Я ненадолго покидаю свое место. Прохожу мимо ссутулившегося швейцара. Свирель осталась на кресле. Она мне будет нужна позднее.

На улице льет дождь. Вода струится по неровной дороге. Ссохшаяся земля еще лежит комьями. Но они уже начинают отмокать, расползаться. Дождя давно не было. Почва почернела. Тревожное было время… А теперь вот бегут ручейки. Торопятся. Заливают низину.

Мне вспоминается «Лебединое озеро». Его исполняла балетная труппа.

Дождь тоже создает музыку.

Когда я возвращаюсь в кафе, истошный голос вопит из работающего телевизора: «Торпеда!»

Взрыв. На экране перемешиваются головы, ноги… Для кого-то наступил последний хадж.

Передачу смотрят в основном правые. Левые собрались в кружок. Что-то обсуждают.

Я беру свирель и присоединяюсь к ним. Сажусь в центр. Варьирую мотив, рожденный товарищеской встречей, ночью и дождем.

К нашему кружку подходят новые слушатели.

Перевод И. Лебединского.

Махмуд аль-Бадави

(ЕГИПЕТ)

ЗМЕЯ

Проезжая как-то по дороге в село, я встретил шейха Абдальалима Бекра. Окруженный феллахами, он сидел недалеко от дороги под сенью дикой ююбы и производил с ними расчеты за водоподъемную машину. Он предложил мне отдохнуть, выпить кофе и посмотреть его расчеты. После пути, проделанного мною верхом в такую жару, когда знойный воздух так и обжигал лицо, мне, конечно, хотелось пить. Да и тень дерева привлекала меня, и я принял его приглашение.

У меня была газета «Аль-Ахрам», которую я купил на станции Бени-Хусейин. Шейх Абдальалим, просмотрев новости, принялся расспрашивать меня о причине открытия хлопковой биржи, об обобществлении питьевой воды в деревнях, о кооперативных обществах в помощь феллахам и о съезде на востоке страны, про который так много говорили.

Феллахи слушали нас, не перебивая и никак не выражая своего мнения, ибо мы в их глазах были людьми просвещенными, а они не достигли нашего уровня понимания и сознательности.

Внезапно шейх Абдальалим замолчал, и я заметил, что он смотрит на человека, переходившего канал. За ним шел сторож поместья Абдальбасыр. Когда человек приблизился, я узнал его, это был Мамун Абдаррахман, один из самых работящих феллахов в поместье шейха Абдальалима.

— Где деньги, Мамун? — сразу заговорил Абдальалим.

— Пожалуйста…

— А еще фунт?..

— Я орошаю только феддан и одну треть феддана с помощью твоей машины, Абдальалим-бей!

— Нет! Ты орошаешь феддан с половиной. Твою землю измерял и посредник, и Исмаил-эфенди. Зачем этот бесполезный спор? Иди и принеси еще фунт!

— У меня нет больше денег, Абдальалим-бей.

— Тогда возьми свои деньги. Когда соберешь нужную сумму, принесешь все сразу.

— Откуда мне их взять?.. Что, продать детей, что ли?..

— Иди продай две кейли пшеницы, или овцу, или двух коз. Как говорится: кто до труда падок, у того и хлеб сладок.

— Нет у меня больше. Это то, что вам положено, и еще с лихвой.

— Что ты такое говоришь?..

— Это то, что вам полагается, господин бей.

— Завтра утром мы наложим арест на твою землю и буйволицу!

— Вы покупаете и продаете нас за вашу землю и машину! Какая несправедливость!

— Ты что говоришь, собака!? — закричал шейх Абдальалим. Вскочив, он схватил свою палку и принялся изо всех сил бить Мамуна по лицу и груди. Мы с трудом оттащили его от бедняги. Садясь на место, шейх Абдальалим задыхался от гнева и грозил выгнать непокорного из поместья.

Мы стали успокаивать шейха Абдальалима, всеми силами пытаясь смягчить его гнев. Солнце достигло зенита, и июльская жара опаляла все вокруг. Казалось, из земли вырывались языки пламени.

Перед нами расстилалась земля, находящаяся под паром, из нее торчала стерня пшеницы. Зеленели поля, засеянные просом.

Нил находился рядом, но уровень воды в нем был очень низок, а земля была высоко, и крестьяне не могли использовать его воду для посевов. Они только сами пили из него и водили скот на водопой. Для этого к Нилу была протоптана узкая тропинка.

Вместе с мальчиками из поместья по этой тропинке часто ходил к Нилу поиграть сын шейха Хасан. Абдальалим не запрещал этого сыну, потому что в поместье это было единственным развлечением подростка. Так было и на этот раз.

Шейх Абдальалим закончил расчеты, и феллахи ушли по своим делам. Шейх поднялся, чтобы совершить полуденную молитву, как