Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

– Так мы ждем, Завьялова.

– Я не понимаю, что вы хотите услышать.

– Передали ли вы Величко деньги за продукты, которые…

– Подождите, товарищи! – вмешался Дедов. – Дело не в деньгах, а в том, что имело место злоупотребление служебным положением. Факт передачи сумки зафиксирован свидетелем, которого мы, по понятной причине, не стали сюда вызывать. Этот факт прямо указывает на то, что Завьялова нарушила одно из основных положений Устава ВЛКСМ, а именно – запрет на нечестность и стяжательство. Нечестность в отношении своих односельчан, которым нельзя пройти за прилавок, чтобы получить колбасу вне очереди, а ей почему-то можно. Стяжательство есть синоним накопительства, привычка к приобретательству, зачастую в обход тех, кто заслужил материальные блага не меньше, а может быть, даже больше, чем сам стяжатель. Ну и наконец, моральная нечистоплотность, которая однозначно имела место. Этого более чем достаточно, чтобы исключить Завьялову из рядов ВЛКСМ и закрыть для нее возможность вступления в партию.

Я не верила ушам. Дедов просто не мог сказать такого в мой адрес. Это была бы слишком очевидная месть, на которую даже он, при всей своей «моральной нечистоплотности», вряд ли был способен. И тем не менее это происходило наяву, причем никто даже не пытался оспорить слова секретаря райкома.

Реальность превосходила все ожидания: меня разбирали на комсомольском собрании как злостную нарушительницу и собирались исключить из ВЛКСМ.

Сам по себе этот факт не имел большого значения, однако последствия могли отразиться на моей карьере не лучшим образом. Исключение из комсомола – событие чрезвычайное. Это даст пищу для новых сплетен в стационаре и общежитии. Коллеги из числа партийных подвергнут меня остракизму; не поможет даже заступничество Фаины Кузьминичны (которая, сама будучи членом партии, еще не факт что за меня вступится). А тут еще история с Головко, который при других обстоятельствах мог бы мне помочь, но теперь рассчитывать на это не приходилось.

В конце концов мне придется снова паковать чемоданы, но шлейф «преступницы» потянется за мной, куда бы я ни уехала, ведь при поступлении на новое место на меня прежде всего запросят характеристику с предыдущего местожительства.

И я решила бороться.

– Товарищи, можно сказать? – спросила я, постаравшись придать голосу твердости.

– Мы вас слушаем, Завьялова.

– Мой проступок несоизмеримо менее тяжкий, чем вы пытаетесь доказать. Я признаю, что воспользовалась помощью Величко, но мое служебное положение тут ни при чем. Она приходила на амбулаторный прием всего один раз, я назначила лечение и после этого не наблюдала ее в качестве пациентки. В магазин я пришла за печеньем, поэтому при себе имела мало денег. Так случилось, что Величко… – Я подняла глаза на Катю, которая сделала отчаянно-умоляющее выражение лица, и я, внезапно осознав, что она не виновата, поспешно перефразировала: —…что в этот день была ее смена, а я вспомнила, что скоро Новый год и надо бы пополнить холодильник. В отдел стояла большая очередь, а мне нужно было вернуться в библиотеку, где я оставила пособия для работы над диссертацией, вот я и попросила Величко в виде исключения обслужить меня вне очереди… В той сумке не было никаких дефицитов, только то, что лежало на витринах. Я сходила домой за деньгами и отдала их по чеку. Неужели вы всерьез считаете, что за это меня нужно исключить из комсомола?

На некоторое время в зале повисла тишина, а потом комсомольские активисты начали энергично перешептываться. В президиуме тоже обозначилось волнение. Марья Прохоровна, склонившись к соседу, который за все время заседания не произнес ни слова, что-то шептала ему на ухо, а тот качал головой и хмурился. Яна Лучко растерянно переглядывалась с Дедовым. Никто не решался взять слово, пока, наконец, с места не поднялся Владлен Аркадьевич. Он прочистил горло и произнес:

– Вопрос неоднозначный, товарищи. Понятно, что Завьялова пытается выгородить и себя, и Величко. Безусловно, она должна была встать в общую очередь, а если ее ждала работа над диссертацией – не разгуливать по магазинам, а заниматься делом. Но тут уж, как говорится, моральный выбор каждого. Однако, если продукты и в самом деле были те же самые, какие может свободно приобрести любой житель поселка…

– Да знаем мы, какие в том магазине продукты! – выкрикнул парень из зала. – Маргарин, тушенка да сухое молоко…

На него сердито зашикали.

– Как бы там ни было, – сурово продолжил парторг, – если деньги были уплачены, говорить о том, что Завьялова использует свое служебное положение в личных целях, нецелесообразно, к тому же если, как она утверждает, Величко не является ее постоянной пациенткой, что можно проверить по медкарте, сделав запрос в регистратуру амбулатории.

– И что вы предлагаете, Владлен Аркадьевич? – сухо спросил Дедов.

– Я предлагаю не торопиться. Во-первых, необходимо проверить все факты…

– При всем уважении, товарищ Онопко, мы не станем этого делать. Нам вполне достаточно информации, полученной от свидетеля, которому у нас нет оснований не доверять, а также поведения самой Завьяловой, которая с момента приезда в Таёжный не зарекомендовала себя как добросовестная комсомолка, и ее моральный облик оставляет желать лучшего.

– Ставлю вопрос на открытое голосование, – громким и четким голосом произнесла Яна. – Товарищи, кто за то, чтобы вынести Завьяловой комсомольское порицание?

Все, кроме Кати, подняли руки.

– Единогласно, – констатировала Лучко. – Кто за то, чтобы исключить Завьялову из ВЛКСМ?

Я была готова к тому, что руки вновь дружно вскинутся вверх. Однако на этот раз их оказалось гораздо меньше. Среди активистов проголосовали только трое. В президиуме – все, за исключением парторга.

– Кто против?

В первом ряду поднялось девять рук.

– Кто воздержался?

– Я воздержался, – ответил Онопко. – Я все же хотел бы проверить факты…

– Вы, безусловно, сможете это сделать, Владлен Аркадьевич, – заверил Дедов. – Таким образом, Завьяловой выносится порицание с занесением в личное дело. Она остается в комсомоле – к счастью, ненадолго, поскольку уже в апреле будет исключена по возрасту. С Величко будет разбираться ее начальство. Мы направим в продмаг, где она работает, соответствующую бумагу. На этом собрание объявляю законченным. Всем спасибо, товарищи!

Задвигались стулья в президиуме, захлопали сиденья кресел. Участники собрания потянулись к выходу, переговариваясь и дискутируя; Катя вышла – точнее, выбежала – самая первая. Я оставалась на своем месте до тех пор, пока не вышли Дедов с Лучко; на меня они ни разу не взглянули, словно, достигнув цели, потеряли