Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

Немат так и не снял сапог. Сидел, поглядывая на винтовку, которую прислонил рядом к стене; пистолеты лежали под рукой. В комнате было дымно, кипел самовар, собака на пороге с громким хрустом грызла цыплячьи кости. Вдруг она подняла голову, насторожилась, зарычала и кинулась во двор.

Немат вскочил, заткнул пистолеты за пояс, накинул на плечи кярдин, схватил винтовку. Щелкнул затвором, выпрямился и испытующим взглядом обвел крестьян. Керосиновая лампа коптила, лиц было не разглядеть. Немат глубоко вздохнул и шагнул к дверям. Крестьяне жались друг к другу, как овцы. Во дворе раздался грубый, незнакомый голос:

— Ни с места, Немат, весь двор окружен!

Немат помрачнел, заскрежетал зубами, прорычал:

— Какой негодяй донес?

Тяжелым шагом подошел к дверям и выглянул наружу. Луна поднялась высоко, на земле лежали тени от сухих веток лимонных деревьев.

— Ни шагу дальше, Немат! — приказал тот же голос. — Не двигайся с места, иначе голову тебе прострелю!

Немат встал на пороге, горячими свинцовыми пулями в темноту полетели слова:

— Мерзавцы! Я служу кучке голодных людей, а вы кому служите?.. А?.. Армии?.. Иностранной армии?.. Тьфу!..

— Брось винтовку, Немат! — В голосе послышалась дрожь.

Немат двинулся вперед. Крестьяне за его спиной выбирались из дома и шаг за шагом отступали вдоль стены к пустым грядкам и лимонным деревьям.

Собака неистовствовала. Носилась по двору, выла, прыгала, лаяла на человека, который, укрывшись за курятником, целился в Немата.

— Говорю тебе, Немат, брось винтовку!

Немат неторопливо положил винтовку на землю.

— Руки за голову!

Немат поднял руки и свел их ладонями на затылке.

— Какое еще при тебе оружие?

— Сам видишь. Кроме винтовки, ничего.

Человек вышел из-за курятника.

Теперь Немат отчетливо видел его: длинный подбородок, костистые скулы, долговязый. Винтовку держит прикладом к плечу. Настичь его одним прыжком, схватить винтовку и…

— А ну-ка сними кярдин!

Руки Немата спустились к вороту кярдина, в мгновение ока скользнули к поясу, и не успел долговязый глазом моргнуть, как в живот ему уперлись два пистолета.

— Эй, вы, жалкие шакалы! Бросайте винтовки! Этот подонок у меня в руках… Если осмелитесь стрелять, я его на месте прикончу.

Буравя долговязому бок пистолетным дулом, Немат тянул его под навес.

— Мандал, подай-ка мою винтовку!

Собака заливалась лаем. Подошли крестьяне, Мандал протянул винтовку.

— Отвяжите коня!

И…

В бараке было тепло. Глаза Рашида блестели. Казалось, в них сияют радостные слезы. Голос его дрожал от восторга. Муса налил нам чаю. Дождь стучал по дощатой крыше. Посвистывал и шипел маневровый паровоз. Ноги мне свело. Бархат углей подернулся пеплом. Я натянул на себя одеяло до подбородка, не отрывая глаз от большого рта Рашида.

«Понапрасну бахвалились раньше времени… — Улыбка заиграла на губах Рашида. — Их было всего двое, и, когда второй понял, что его напарник попался, он кинулся наутек. Немат вынул обойму из винтовки долговязого, забрал все патроны, бросил ему винтовку обратно, вскочил на коня и умчался прочь…»

Запахло гарью. Я огляделся. Тлел край отцовского пальто, соскользнувший вниз, на угли. Едва я загасил его, пришел отец. Караульный возле Рашида сменился. Хлынул ливень, за водяной завесой скрылись зеленые склоны холмов, похожих на сахарные головы, казармы военного гарнизона и площадка, где лежали разобранные ящики.

Сквозь частую сетку дождя я увидел, как руки Рашида под автоматом согнулись, услышал окрик караульного — за шумом ливня я не разобрал слов. Автомат вывалился из рук Рашида, он начал медленно клониться вниз, упал грудью на край ямы… А дождь все хлестал и хлестал, заполняя яму до краев.

Рашида не освободили. Вечером мы узнали, что его увезли. Рассказывали, что на руки ему надели наручники, впихнули в джип и отправили в город. Кто-то предал его, донес…

Ночь была холодная. Гудел маневровый паровоз. Муса заделал щель в двери обрывком бумажного мешка из-под цемента. Воздух в бараке был тяжелым.

Отец, помолившись, лег спать. Я, как и все остальные, после молитвы молча залез под одеяло и до полуночи глядел на потолок, освещенный красными бликами раскаленного шлака, и слушал шум дождя, то затихавшего, то начинавшего лить с новой силой.

А утро занималось прекрасное. Небо за ночь вылило на землю всю влагу из туч и стало чистым и голубым. Воздух пах весной. Он был напоен ароматом диких горных трав и свежестью разлившейся реки.

Взошло солнце, и оливковые склоны высоких северных гор, поднимавшихся за грядой зеленых холмов, обрела цвет незрелого ячменя. Дождь омыл все вокруг; деревянную крышу барака, прокопченные стены депо, каменные строения казарм и асфальт шоссе, бегущего от военного гарнизона к холмам, похожим на сахарные головы, огибавшего их и исчезавшего вдали.

На площадке, где лежали разобранные ящики, было тихо. Чужие военные покинули городок, и дождь, омыв землю вокруг ямы, где вчера стоял Рашид, заполнил яму мутной водой.

Рабочие взяли на складе кирки, пилы, клещи и разбрелись по своим местам. Отец оставил мне свое пальто и портсигар и сказал, чтобы я сидел в бараке и крутил ему цигарки.

Караульное отделение, печатая шаг, вышло из ворот гарнизона. На сторожевых вышках сменились часовые. Обнаженные по пояс солдаты надели мундиры, закинули за плечи винтовки и строем зашагали к казармам.

На голубом небе солнце сверкало полированным золотом.

Скрутив первую цигарку, я увидел, что из-за холма показался «джип» защитной окраски. На ветровом стекле сияли солнечные зайчики. На полном ходу «джип» влетел в ворота гарнизона и остановился напротив серого штабного здания. Из «джипа» быстро выскочил какой-то мужчина и побежал в штаб.

Чуть позже — я не успел еще скрутить десятую цигарку — распространился слух, неясный, как аромат цветка, разносимый ветром. Работа остановилась, люди, не говоря ни слова, бросали инструменты и уходили один за другим по черному шоссе в город.

Пришел отец, сказал через силу:

— Подымайся, сынок, пошли.

— Куда?

— Пойдем поглядим на Немата…

— На Немата? — удивился я.

Отец молча накинул на плечи пальто и пошел…

— Куда ты, куда ты, отец? Подожди!

Он остановился, привлек меня к себе под пальто, обнял за плечи.

— На площадь, сынок… На городскую площадь.

По краю черного асфальта шоссе, истоптанного грязными сапогами рабочих, мы направились к городу. Вскоре нас нагнал Муса.

— Слышали?

Потом подошел Наби, за ним Али Реза.

Муса сказал:

— Он ехал в Мамзард, повидать жену и детей. Пятьдесят солдат преградили ему путь.

— Пятьдесят? — переспросил отец.

— С десяток из них он отправил на тот свет, — отозвался незаметно подошедший Фулад.

Я высунул голову из-под отцовского пальто. Холодный ветер как бритвой резал мне