Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

– Возможно, он просто нас проверяет. Не удивлюсь, если это тоже часть плана, только уже не нашего, а его собственного.

– Вряд ли. Дедов не станет разыгрывать спектакль только ради того, чтобы меня вернуть. Я сильно упала в его глазах, предпочтя вас ему. Только не обижайтесь! Это его соображения, а не мои. Вы гораздо лучше Дедова, тут никакого сравнения быть не может.

– Спасибо. Однако вернемся к тому, что вы сказали. Я не согласен.

Вахидов откинулся на спинку стула и устремил на меня спокойный взгляд темных глаз, выражение которых мне никогда не удавалось разгадать.

Я помолчала, подбирая слова, которые убедили бы его в моей правоте, а потом сказала:

– Рустам, поймите… Мне неловко злоупотреблять вашим дружеским участием. Я и так вам обязана. Ради меня вы поменяли привычный образ жизни на все эти ужины, танцы, прогулки… Вы потратили на меня изрядную сумму денег. Наконец, вы ставите себя в ложное положение несвободного человека, лишая себя возможности…

– Зоя, остановитесь.

Я осеклась на полуслове.

– Ну и намешали вы всего в кучу. – Вахидов покачал головой, глядя на меня с сердитым удивлением. – Знаете, чем хороши восточные женщины?

– Нет… – На всякий случай я покраснела.

– Тем, что если в головах наших женщин и есть мысли, они держат их при себе!

– А что я такого сказала?

Рустам принялся загибать пальцы:

– Во-первых: злоупотреблять моим… как высказали?

– Дружеским участием.

– Так вот, я даже комментировать эту глупость не буду. Во-вторых, из-за вас я поменял образ жизни. Да я вам за это благодарен! Я, конечно, люблю свою работу, но, если изо дня в день ходить из общежития в стационар и обратно, так и перегореть недолго. Я за эти три недели испытал столько впечатлений! Мне не хватало всего этого – я даже не сознавал, насколько сильно. Еще полгода-год, и я бы превратился в ходячее пособие по правильному образу жизни. Меня бы от самого себя тошнило. Ну и наконец о деньгах. Есть вещи, которых женщина касаться не должна. К этим вещам относятся: защита Родины, забота о родителях, мужская дружба, деньги. Вы перешли черту, но я вас прощаю, потому что вы не думали, что говорите, и не понимали, насколько сильно меня обижаете.

Если бы это сказал любой другой мужчина, я бы тоже на него обиделась, и не просто обиделась, а не на шутку разозлилась. Но Вахидов отстоял от всех, кого я знала. Не только в силу менталитета, но и благодаря личностным качествам, не позволяющим усомниться в его порядочности, честности, широте души. Он был убежден, что равенство полов придумали для того, чтобы усложнить жизнь и мужчинам, и женщинам. В его мире женщина могла полностью положиться на мужчину и ни в чем не нуждаться, но взамен она должна была обладать достоинствами, которые прививались ей с раннего детства: скромностью, добродетельностью, покладистостью, домовитостью. Я не обладала ни одним из этих качеств, поэтому не понимала, как Вахидов вообще может со мной общаться. Видимо, он долго терпел мои попытки исказить его систему ценностей, пока у него не иссякло терпение.

– Ну и наконец насчет моего положения несвободного человека. – Вахидов выдержал паузу, вероятно, чтобы дать мне прочувствовать, насколько низко я пала в его глазах. – Свободен я или нет, решаю я сам. Мнение окружающих на этот счет меня не интересует. Я не женат, не помолвлен, не обременен долгами, поэтому могу жить как считаю нужным. Если я захочу познакомиться с девушкой на предмет серьезных отношений, мне не помешают ни наши «выходы в свет», ни слухи, которые их сопровождают. Но я обязательно поставлю вас в известность, и это будет означать, что мы остаемся друзьями, но перестаем ходить вместе в кино. Вы меня поняли?

– Поняла.

– Тогда предлагаю больше к этому вопросу не возвращаться.

– Хорошо.

– Что-то вы вдруг стали подозрительно покладисты. – Вахидов прищурился. – В чем подвох?

– Ни в чем. Просто вы, как всегда, правы.

– Если так, что вы делаете в воскресенье?

– Занимаюсь домашними делами. Нужно закупить продукты и сделать уборку.

– Я сдаю смену в восемь утра, потом до обеда отсыпаюсь, а ближе к вечеру, чтобы компенсировать завтрашнюю неявку на танцы, я в вашем распоряжении.

– Рустам, вы не должны… – я поймала его взгляд и осеклась. – Ну хорошо. Только не знаю, куда мы можем сходить. В кино ничего нового не показывают… Опять в кафе?

– Я подумаю. А почему вы ничего не говорите о методичке, которая вышла из печати?

– Ну а что тут говорить? Методичка как методичка, – я скромно пожала плечами.

– Дадите экземпляр для ознакомления?

– Если дело только в том, что именно я – автор…

– Дело не в этом. Я в обязательном порядке читаю все новинки по медицинскому профилю.

– А что вы писали, когда я пришла? – Я кивнула на блокнот.

– Выписывал по памяти новые слова после прочтения немецкого издания «Фауста» Гёте.

– Ваше увлечение иностранными языками похвально. Но зачем? Здесь, у нас, вы вряд ли встретите англичанина или немца. Возможно, в Красноярск их еще может занести случайным ветром, но уж точно не сюда.

– Ну, во-первых, я не планирую провести в Таёжном всю оставшуюся жизнь. А во-вторых – хотя, пожалуй, с этого следовало начать, – не хочу терять то, что столько лет прививала мне мама. Ей было важно, чтобы я знал языки. Я не спрашивал зачем – раз надо, значит надо. Выучить язык не так сложно, гораздо сложней его не забыть. А два языка – тем более.

– Согласна. Тогда не буду отнимать у вас время, занимайтесь. – Я поднялась.

– Подождите еще минутку.

– Рустам, уже поздно, а мне еще нужно…

– Что у вас случилось? – Вахидов пристально смотрел на меня.

– Случилось? – недоуменно повторила я. – Ничего…

– Зоя, я умею читать по лицам, а кроме того, успел достаточно хорошо вас узнать. Вы чем-то расстроены, но дело явно не в Дедове, иначе вы бы с этого начали.

Я колебалась. Говорить о письме или нет? Но тогда нужно рассказывать и об остальном. О предательстве Матвея, женитьбе отца, моем бегстве из Ленинграда… Это будет долгий и болезненный рассказ. Но я уже давно обещала Вахидову поведать свою историю в ответ на его откровенность – еще в тот вечер, когда мы пили чай в нашей новой столовой. Он показал себя настоящим другом и заслужил знать обо мне правду.

Кроме того, Рустам мог решить, что в Ленинграде я совершила нечто плохое, возможно, оказалась замешана в какой-то неприятной истории, из-за чего и вынуждена была уехать.