Бобы на обочине - Тимофей Николайцев

из виду…, но почти тотчас — выпорхнула опять и понеслась кругами, отчаянно щебеча…

Трава шевелилась волнами, укладывая стебли по влево, то вправо — отчего казалось, что кто-то огромный и острожный идёт прямо на Картофельного Боба. Тот было боязливо попятился…, но потом решил, что ничего более страшного, чем он уже испытал сегодня, с ним случится не сможет. Этот кто-то, раздвигающий траву — обошёл Картофельного Боба со спины, мягкими ладонями травы обхватил его за бока, оборотил в нужную сторону и тихонько подтолкнул в спину. Не в силах противиться, Картофельный Боб поплёлся куда велено.

Его не то чтобы подгоняли… подбадривали. Ветер струился между его ногами, трепля мокрые брючины и тропя траву перед ним. Когда он подошёл поближе к осинам-неразлучницам, и ветки нависли над самой его головой — ветер усилился вдруг и одним решительным порывом разъял траву до корневых белых прядей, до толстокорых осиновых подножий…

Картофельный Боб увидел — трава здесь не так давно была подмята и сломана… она успела уже оправиться и распрямиться, но шевелилась ещё с той болезненной осторожностью, с которой двигаются и люди, только-только залечившие раны… и потому ахнула, когда ветер сделал это слишком резко.

Стон травы отдался в голове Картофельного Боба, будто эхо… когда ветер сделал так…

Он смотрел вниз, смаргивая слёзную пленку — обнажилась мокнущая гипсовая земля… отпечатки чьих-то подмёток оттиснулись в ней — нерастворимые и несмываемые, как выщерблены на камне. Корни осин, змеясь, проступали на поверхность — как вены на тыльной стороне ладони. И там, на земле, между их изгибами, подломив фетровое поле, бархатисто темнея на фоне жухлой зелени — словно дожидаясь Картофельного Боба, лежала совершенно новая шляпа.

Картофельный Боб захлопал веками от удивления и несколько раз оглянулся по сторонам — но никто не выскочил из‑за деревьев и с криками «Это моё» не бросился к ничейной шляпе. Лишь только разрешающе зашумели осины, разгоняя ветками мошкару. Лишь только трава прошелестела — приподняв шляпу за поле и подтолкнув её к Картофельному Бобу… к самым его ногам.

Картофельный Боб медленно нагнулся за шляпой, преодолевая тянущую боль в груди — ему пришлось крепко опираться на палку и кряхтеть на весь лес… Багровые круги всё равно надулись в глазах, мир задёргался, покрывшись рябью и пятнами, но потом пальцы всё же коснулись нежнейшего фетра… и Картофельный Боб, ломая поясницу, выпрямился.

Редкие капли и ещё более редкие листья отвесно падали с веток двух осин…, а он стоял под ними, бережно держа шляпу на весу.

Она была куда красивее и тоньше, чем та, которую дал ему дядюшка Чипс. Она была красивее даже, чем чёрный бархат на голове строгого дядюшки Израила. Несмотря на смятое поле и морщинистую впадину на боку… эта шляпа была прекрасна.

Наверное, — с благоговением подумал Картофельный Боб, — это самая красивая шляпа на свете.

Самая главная шляпа мира!

Он понял это и даже охнул от восторга.

Несомненно, когда он отдаст такую шляпу дядюшке Чипсу, взамен утерянной — тот простит его и не станет кричать на Картофельного Боба, не станет смотреть на него строго.

Картофельный Боб обрадованно наморщил лицо и всхлипнул, благодарно тронув верхушки травы свободной от шляпы ладонью. Боль в его груди опять качнулась, как потревоженный маятник — тронув изнутри путаницу ребер. Придерживая эту боль и даже прикрыв её шляпой для верности, Картофельный Боб плёлся прочь из леса — в ту сторону, где не было ещё ничего видно из-за тесно сомкнутых ветвей и травяных узлов, но где, однако, вспоминалась дорога к дому… там кончался подлесок, и высокая трава опадала… мягчела земля и раздвигались просторы… Боль здорово мешала идти, ёкала при каждом шаге, и потому Картофельный Боб часто останавливался и переводил дух. Видимо, эти остановки порой выходили долгими… Картофельный Боб и раньше не очень хорошо чувствовал ход времени, а теперь, из-за этой боли и зрительной ряби — и вовсе потерял о нём всякое представление…

Небо над ним — то серело, то яснилось…

Иногда ветер разгребал в небе завалы облаков, и Картофельный Боб чувствовал пристальный, будто запоминающий взгляд солнца растрёпанным своим затылком. Тогда он настораживался и замирал, стискивая драгоценную шляпу, и готовый в мгновении ока нахлобучить её на голову. Однако облака были слишком суетливы и густы, слишком многочисленны на ограниченной площади видимого неба — солнце, едва проглянув, тотчас вновь снова тонуло в них, рассерженно чиркая по кромкам облаков жёлтым огнём.

Картофельный Боб вступил в ту высокую вредную траву, что росла по кромке Близкого Леса. Следы, что оставил неизвестный, так и петляли перед ним, зачем-то то и дело забираясь в самые густые заросли и остервенело потом выпутываясь из них. Картофельный Боб бездумно шёл по этим следам, и шелуха дурных семян, потревоженная его плечами — осыпалась за шиворот. Высокая вредная трава цвела…, но она цвела почти всегда, без оглядки на сезоны. Тяжёлые жуки гудели вокруг, зарываясь рогами в пыльцу… иногда пробовали присаживаться верхом на валкие стебли, но без успеха… и опять раздражённо раскрывали жёсткие надкрылья.

Их мир был столь же шаток и непрочен, как и мир в месте «далеко-далёко»… или же это они были слишком тяжелы и могучи для этого мира…

И всё равно… пусть никак не уживаясь, но летучие жуки и высокая вредная трава — продолжали упорно цепляться друг за друга.

Картофельный Боб видел их обоюдные неуклюжие попытки прийти к гармонии — нет, ничего у них не выходило. Чёрным перламутром отливали горбатые спины. Зазубренные лапки тщетно пытались найти опору и удержаться на ней. Картофельный Боб протиснулся сквозь высокую вредную траву, так и оставив за спиной их натруженное неумолчное гудение.

На плотной земле федерального пустыря, как всегда, стояли лужи… зелёные и густые — с трудом вытаскивая увязающие ноги, Картофельный Боб преодолел и это препятствие… Его поле лежало впереди — поднявшись на цыпочки, он уже мог увидеть тугие клубки ботвы, колеблющийся под ветром картофельный горизонт.

Рогатые жуки правы, — подумал он, через силу ускоряя шаги. — На свете нет ничего лучше своего поля или своей травы…

Ему понравилась эта мысль: если шальной ветер взял и вынес тебя куда-то за привычные пределы — постарайся вернуться как можно скорее…

Кусты картофеля зашевелились при его приближении, и Картофельный Боб кожей почувствовал всё нарастающий и нарастающий шелест впереди. Что-то было не в порядке… Плети шелестели совсем не так, как привык слышать своё поле Картофельный Боб… был теперь в этом шелесте какой-то посторонний звук — утробный и