Бобы на обочине - Тимофей Николайцев

поверхность. На этой части поля рос недавно высаженный молодняк, ещё слишком сочный и неокрепший, чтобы считаться взрослым и быть готовым улечься в корзину… ещё с прозеленью на боках. Абсолютно неоправданная ранняя смерть.

Одна юная картофелинка была ещё жива — отозвалась на его прикосновение протестующим писком.

Картофельный Боб замер, боясь шевельнуться… Потом, совсем перестав дышать, бережно прощупал земляную мякоть вокруг картофелинки — не сохранился ли где целый корень…, но так и не нашёл ни одного… Картофелинка часто-часто дышала под тоненькой пористой кожурой. И тут уже ничего нельзя было сделать — она с каждым вздохом всё сильнее скукоживалась и тяжелела в его ладонях.

Такая молодая… — надрываясь, подумал Картофельный Боб.

Он вынул затихшую картофелинку из земли и отнёс к остальным.

Осторожно положил её у края этой братской могилы, поднимающейся уже выше его колен… В глазах по-прежнему было багрово… Кровяные полотнища надувались и опадали… Он даже не вспомнил о прекрасной и драгоценной шляпе, которую лес подарил для дядюшки Чипса — она так и осталась лежать на меже…

Зато Картофельный Боб отыскал и поднял ту осиновую палку, которая недавно поставила ему подножку и уронила его…

Палка была не бог весть каким грозным оружием. В расщепленный комель набилась влажная земля, а противоположный конец слишком сильно пружинил в руках. Картофельный Боб отломал гибкую вершинку и одним движением провернул её в кулаке, начисто сдирая кору.

Медленно, едва поднимая ноги, он пошёл через поле — к своему домику на противоположном его краю… больше не опираясь на палку, словно на трость, а судорожно сжимая её за обломленный торец…

Другой конец, увесистый от налипшей земли — раскачивался у самой тропы, изредка чиркая по ней…

Домик выплыл из чёрного-и-кровяного марева в его глазах — как наваждение.

Картофельный Боб даже не удивился, когда почувствовал, что Злой Человек всё ещё находится там, внутри. Дверь была неправильно-широко распахнута, и красивые сухие листья, которые Картофельный Боб по одному приносил на крыльцо, куда-то исчезли.

Через несколько десятков шагов присутствие внутри кого-то чужого — уже ощущалось кожей… и ещё от домика пронзительно пахло дымом, нещадно палимым деревом, сором и тряпками, которые зачем-то сжигали в печи. Изнанку трубы мазали красноватые отблески затухающего огня. Утренние сумерки делали всё вокруг каким-то мягким и расплывчатым, как буквы на отсыревшей газете… понемногу они растворили в себе и дом, и трубу, и Картофельного Боба, что подходил ближе и ближе. Этот час между истёкшей ночью и рассветом Картофельный Боб так любил когда-то… сидел на крыльце и мечтал, перебирая красивые листья. Теперь же, в предрассветных сумерках — дом выглядел хмурым, насупленным… словно и он тяготился чужаком внутри себя.

Картофельный Боб тронул босой ногой деревянную колоду, что лежала вместо нижней ступеньки, и немного постоял — пережидая боль, вдруг опять ставшую такой острой… надрываясь от тяжелой хрипоты в груди. Та всё никак не отпускала — трещала и хрустела, превращая его грудь в мусорную корзину, набитую пересушенной травой для сжигания. Тяжёлая рука боли то и дело трамбовала эту траву в корзине — сминая и уплотняя, притирая вплотную к хрупким ненадёжным рёбрам.

Картофельный Боб за несколько попыток сморгнул кровящую в глазах черноту и поднялся выше на один шаг, задевая палкой за ступеньки. Под ногами чавкнуло, доски крыльца были мокры — наверное, Злой Человек недавно пытался отмыть затоптанное Картофельным Бобом крыльцо, но от неумения только пуще развёл грязь. Картофельный Боб поскользнулся на ней, и сверзился со ступенек, наделав шуму.

Что-то стояло рядом, прислонённое к наружной стене… и, когда Картофельный Боб едва не рухнул прямо на него, оно вдруг протяжно и высоко зазвенело…

И тотчас Картофельный Боб услышал, как Злой Человек зашевелился внутри…

Там заскрипело деревянное — кресло подвинули, шаркнув ножкой о выступающую половицу. Картофельный Боб яростно сузил глаза — Злой Человек находился где-то около печи… там, где неровный щелястый пол. Потом коротко взвизгнула и сама половица, когда Злой Человек наступил на неё. Для Картофельного Боба этот скрип был столь же хорошо читаем, как комбинация прижатых струн понятна опытному гитаристу. Даже сквозь коптящую и клубящуюся черноту в глазах, даже сквозь дощатую дверь, распахнутую неправильно-широко, но всё же не настежь — Картофельный Боб не глазами, а взвывающим сердцем увидел, как Злой Человек вскакивает из кресла и отходит от печи, привлечённый этим звоном снаружи… как быстро идёт в обход стола, ориентируясь в неярком свете печного пламени, разлитого внутри дома и так же густо обволокшего стены, как яичный желток обволакивает скорлупу изнутри.

Пока Злой Человек, натыкаясь на пусть и редкую, но незнакомо расставленную мебель, пробирался к двери — половицы под ним играли гаммы, мелодии скрипа и хруста, знакомые Картофельному Бобу до мелочей. И этот Чужой здесь Человек исполнял их вовсе не так бездарно, как показалось Картофельному Бобу поначалу — хоть то и дело сбивался с шага, но наступал, в общем‑то, правильно… Картофельный Боб и сам ходил по дому от печи до двери похожим маршрутом — ему самому нравилось скрипеть этой половицей… Что-то странно знакомое было в его походке, и это что-то — совсем не вязалось с ужасом, только что произошедшим на поле…

Картофельный Боб шевельнулся на крыльце, довольно бестолково переступил босыми ногами по мокрым ступеням… и опять задел в предрассветной этой темноте за инструмент, что Злой Человек оставил снаружи. Те звонкие витые сухожилия, что уже разбудили Злого Человека — опять ожили, опять предупреждающе заголосили… будто сказали Картофельному Бобу:

— … Па-да-та-там…

Этот звук, этот струнный вопль — тоже показался Картофельному Бобу очень-очень знакомым… он словно бы слышал однажды, как кто-то издавал его в лесу, среди притихших осин… прибавляя этими шершавыми медными звуками что-то новое и хорошее к миру, уже полностью придуманному для него однажды.

Но чёрное марево, что надувалось перед глазами Картофельного Боба — толком не давало ему времени остановиться и подумать… Когда мелодия дощатого скрипа дозвучала до своей заключительной ноты… и поперёк струны ударило визгливое крещендо двух косо приколоченных половиц у самого порога — Картофельный Боб уже отвёл руку с осиновой палкой назад, далеко-далёко за плечо…

И, уже как следует размахнувшись, уже обрушивая палку сверху вниз — на то место, где вот-вот должна была возникнуть из желтоватого печного полумрака голова Злого Человека — Картофельный Боб понял вдруг, о чём так и не успел подумать: шаги человека-в-доме были совсем не то, что шаги человека-на поле… Тот был маленький и грузный, и на поле он увязал в