Бобы на обочине - Тимофей Николайцев

поднимая свободной рукой полный стаканчик и нацеливаясь им в сторону Роберта Вокенена. — За моего деда, мир его праху…

Роберт Вокенен отрицательно помотал головой.

— Это невежливо… — укорил его толстяк. — Не выпить за усопшего.

— Это вы мне говорите о вежливости?! — вытолкнул Роберт Вокенен из всё ещё саднящего горла… Голос его надсажено прыгнул, и он принялся растирать шею ладонью. — Вы только что едва не задушили меня, вообще-то!

Толстяк пожал плечами:

— Ну, вы же сами виноваты…

— Сам виноват?! — Роберт Вокенен аж задохнулся от возмущения. — И в чём же?

— Я же рассказывал вам про своего деда. Вы что — не слушали меня совсем?

— Историю про веселого выпивоху?

— Осторожнее… — весело предупредил его толстяк. — Хоть вы и сняли свою удавку, но за ухо-то вас всё равно ещё можно схватить.

Роберт Вокенен скрипнул стулом, подбираясь…

— А ну-ка, берите! — сказал толстяк почти повелительно.

Стаканчик он держал стоймя, на одних подушечках пальцев, сложенных щепотью… и в этой связке сарделек — стаканчик казался совсем крохотным, чуть не с наперсток размером. — Признаю… мы друг другу здорово сначала не понравились. Вы меня доняли своим высокомерием, а я ведь тоже — вспыльчивый фрукт. Ладно, выпьем мировую — вы простите мне эту выходку с галстуком, а я забуду, как вы пытались мне всучить дорожные чеки вместо денег. Сможете взять из моего магазина что захотите… Идёт?

Он перегнулся через прилавок и почти швырнул в Роберта Вокенена полным до краёв стаканчиком — тот подхватил его то ли от неожиданности, то ли боязни уронить и навлечь на себя беду. Он вовсе не собираясь выпивать с драчливым хозяином магазина, но толстяк был слишком напорист.

— За моего деда! — провозгласил толстяк и, не глядя, одним движением, будто ловил в пригоршню зазевавшуюся муху — подхватил другой стаканчик с прилавка.

Вот даёт! — против воли подумал Роберт Вокенен. — Впрочем… где же ещё существовать такому виду шахмат, как не в чёртовом Мидллути? Если тут часто проводят подобные турниры, то этот толстяк — несомненно слывёт местным гроссмейстером. С таким-то характером и пузом…

Они помянули деда — толстяк опрокинул свой стаканчик единым залпом, а Роберт Вокенен дипломатично пригубил. Кюммель показался ему слишком терпким, слишком обволакивающим язык. Вязкий густой привкус.

Перебор… — подумал Роберт Вокенен… надеясь, что ему хотя бы удалось не выдать лицом дикого желания скривиться.

Совершенно дичайшее было сочетание. Соседство мягких запахов и дурного жгучего вкуса. Быть может, этот кюммель так настоялся от времени… но, скорее всего, хитрющий дед попросту надул будущих соседей, и собственного будущего внука заодно — заполнив диковинные бутылки не самым лучшим самогоном, настоянным на том, что не смогла сожрать даже корова…

Жалко, — подумал Роберт Вокенен, — что теперь невозможно посмотреть, что там была за пробка…

Он не заметил, куда та упала. В нормальном ресторане он бы, несомненно, заставил официанта подать ему эту пробку на блюде для осмотра, вместе с разрезными щипцами для взятия проб. И горе ресторану, окажись она просто деревянной култышкой, залитой сверху сургучом для починки калош…

Он услышал повторный звяк горлышка о край и открыл враз заслезившиеся глаза.

Толстяк, не глядя на него, опять колдовал над шахматной доской — наполнил до краёв один стаканчик, и теперь тщательно выбирал другой, устроив горлышком какую-то немую считалочку…

— Подобные совпадения… — доверительно сказал он Роберту Вокенену, обводя широким жестом прилавок с хаотично разбросанными полными и пустыми стаканчиками, — могут рассказать о многом… внимательному человеку. Вы, вот — ничего не усмотрели в этом?

Роберт Вокенен неопределённо пожал плечами.

— А я… готов заняться толкованиями… Смотрите, сегодня мир шепнул нам обоим на ухо, что… и жизнь человека, и шахматная игра — имеют очень много общего между собой…

Его язык ещё не заплетался, но мысли уже явно обрели некоторую путаность. Роберт Вокенен поморщился — толстяк прыгал с пятого на десятое. Только что говорил о магазине, а теперь о шахматах, опять о кюммеле, о своём бродячем предке… Он решил пока не возражать хозяину магазина — хотя бы пока его дрожащие колени достаточно не окрепнут, чтобы дать дёру отсюда.

— Это же просто для наглядности… Глядите, если представить, что пустой стаканчик — это пешка…, а полный до краев — ну, не иначе, как ферзь… — продолжал нести чушь толстяк. — То, что тогда? Нет, вы скажете, что есть много других фигур, покрупнее пешки и помельче ферзя — а мы тоже можем их обозначить, наливая примерно… до половины… Или наливая иной напиток — не кюммель, а скажем, бурбон… — он качнулся было в сторону бутылочной витрины, но передумал и махнул на неё рукой… — Неважно, вы ведь и так поняли, о чем я говорю… Так вот… и пешка, и полный до краев ферзь — могут однажды сделать случайный ход, и оказаться на одной и той же клетке… — он накрыл пятерней один из стаканчиков и переставил его, грохнув о прилавок с такой силой, что едва не расколол стеклянное донце… — Но результат… — Он помолчал, изображая раздумья над шахматной доской… — Результат этих ходов будет разным. Опытный путешественник в балахоне и с кюммелем во фляжке — это одно. Пешка в шерстяных брюках — совершенно другое, господин приезжий… И им лучше не оказываться в одной клетке одновременно — не так ли?

Роберт Вокенен почувствовал, что мышцы на его животе начинают судорожно сокращаться.

— Хуже для пешки, — добавил толстяк, разглядывая его в упор. — Не для ферзя…

Роберт Вокенен сглотнул и тотчас пожалел об этом — из-за всё ещё напряженного горла этот звук вышел слишком уж громким.

— Ведь именно это с вами и произошло, господин приезжий? Вы оказались пешкой на чужой клетке?

Роберт Вокенен осторожно прокашлялся.

— Так вы примете у меня дорожные чеки?

— Я же уже сказал вам — нет, не приму… — толстяк по-бычьи упрямо мотнул головой. — Я не желаю повторять ваших ошибок. Но, как и обещал — оставлю сейчас вас одного в магазине… Только прикончу бутылку и… уйду. Сами возьмёте, что вам там нужно… только дверь закройте, не оставляйте нараспашку.

— Без наличных? — уточнил Роберт Вокенен.

— Наличные… В дороге наличные были бы очень кстати, — неожиданно утратил решимость и задумался толстяк. — Но, так как у вас их всё равно не густо — я не вижу смысла требовать вместо них правительственную резаную бумагу. Вы можете заплатить мне тем, что разожмурите свои уши, наконец… Давайте, допивайте свой стакан…

— Мне нужна шляпа, — будто подписывая устный договор, объявил ему Роберт Вокенен. — В вашем магазине продаются головные уборы?

— Разумеется, вам она нужна, —