Бобы на обочине - Тимофей Николайцев

проводам, через все эти километры и коммутаторы. — Этот Мидллути — как раз посередине между Приттсбургом и Элизатауном… То есть — между нашими складами и новыми фабриками Соренсета… Прямо посередине! Господи, ты видишь это, Роберт?

Вокенен пожал плечами, оставаясь стоять спиной к схеме на стене.

— Господи… — продолжал богохульствовать управляющий Пирсон. — Да, между им и нами — будто вбили осиновый кол. О, чёрт…

— Взаимное расположение производственных мощностей, пунктов поставки вторичного сырья и основных рынков сбыта — довольно выгодно, не так ли? — спросил Роберт Вокенен тоном скучающего педанта.

— Ну, Роби… — с чувством начал Пирсон, но вдруг спохватился. — Это все очень складно… и совпадений что-то слишком много для простой случайности, но мы-то с тобой видели и не такое, а?

— Так копай дальше, Энтони, — усмехнулся Вокенен. — Ибо, сказано — когда я увижу жаждущего, я не поднесу ему воды, но дам лопату, чтобы он мог вырыть себе колодец и напиться из него вдоволь!

— Да уж… — хохотнул Пирсон.

— Я дал тебе лопату, я даже показал тебе место, где нужно копать… Копай дальше сам, Энтони, и пусть твои ищейки хорошенько разгребают землю коготками, а?

— Я немедленно принимаюсь за дело, — заверил его управляющий Пирсон. — И как только раскопаю хоть картошину здравого смысла во всем этом — я тотчас иду к Хозяину. Думаю, мы сумеем вывести Старого Хрыча на чистую воду за те два дня, что нам оставила «Романтическая коллекция». Покуда не истек срок ультиматума… Если все, что ты про него сейчас измышляешь — правда, то он у нас теперь на крепком крючке. Махинации с государственными займами — не шутка!

Было слышно, как он потирает руки на том конце провода — скрипучий кожаный звук, трение ладони о ладонь.

— Но как ты пронюхал, Стреляный Лис? — не удержался и спросил управляющий Пирсон. — Что было зацепкой, а? На фактах и бумагах все абсолютно гладко. С этого дела, кажется, можно крошки собирать языком, так все чисто. Где же та заноза, что царапнула твой чувствительный нос?

— Заноза на самом видном месте, — утешил его Роберт Вокенен. — Заноза торчит прямо из названия…

— «Солар Инк»? — не понял Пирсон. — Солнечные чернила? А что с этим не так?

— На столике Долорес, помнится мне, лежит чудный подарочный томик. Отличный переплет, тисненая кожа. Я не вспомню сейчас точного названия, но это что-то вроде словаря деловой латыни… Это я подарил ей.

— Вот как? Зачем же вы издеваетесь над бедной Долорес?

— Вини в этом не меня, а тех древних чудаков, что ввели моду именовать свои конторы и лавчонки не иначе, как латынью.

— Долорес… — тотчас позвал секретаршу управляющий Пирсон.

— Потом, Энтони, — оборвал его распоряжение Роберт Вокенен, — всё это потом… К сожалению, этот томик не тонок. Просто полистай его на досуге…

Но Пирсон уже вовсю шелестел страницами.

— Солар… Инк… — проговорил он сквозь зубы, как если б обе его руки были заняты, и он удерживал трубку зажатой между плечом и подбородком. — Солнечные чернила… Дословно — чернила, выцветшие на солнце… Хм… Имя собственное — название сорта чернил… постепенно исчезающих под действием яркого солнечного света…

— Прекрасное имя для упаковочной компании, Энтони?

— Хм… Сомнительное имя для сомнительной затеи… Так это и есть твоя заноза, Лис? Старый Хрыч просто проговорился?

— Они всегда проговариваются, — утвердительно сказал Роберт Вокенен. — Такова природа всех старых хрычей на свете.

— Если благодаря нам Хозяин сможет утереть нос Старому Хрычу, — сказал Пирсон, немного помолчав для приличия, — то я твой вечный и неоплатный должник, Роберт!

— Не сомневаюсь в этом, Энтони…

— Но если, копая к указанном тобой месте, я обнаружу выгребную яму… — перебил Пирсон, — … и все дерьмо мира выльется из неё на мою голову… Я не желаю тонуть в этом один — я сошлюсь на тебя, Роберт… Предупреждаю — я утяну тебя на самое дно!

— И в этом я не сомневаюсь, — сказал Вокенен, вешая трубку на рычаг. — До встречи, Энтони…

— До встречи, Роберт… — громко сказала трубка, отнятая уже от уха. — До встречи и… пусть она будет счастливой.

Роберт Вокенен толкнул заедающую дверь и вышел на свежий воздух. Ухо его горело…

Пока он говорил, полоса горизонта за полями сделалась совсем тёмной — там, за колтунами трав и вихрами лесов, небо уже набухало влагой. Медлительные, словно тучные коровы, отбившиеся от стада — стягивались тучи. Ветер, долетавший оттуда, тоже был влажный, преддождевой…

Дождь прольётся над полями, — подумал Роберт Вокенен, глядя на это небо… — и они раскиснут, растекутся, как чернила по грубой бумаге. Солар Инк…

Вот как это будет — грязь поднимется от самых корневищ, тропы между рядами луковых или картофельных грядок так же наполнятся водой, и станут сначала ручьями, а потом, когда дождь иссякнет — просто длинными лужами, в которых, как строки пустых обещаний, будут плавать полегшие овощные плети.

Роберт Вокенен произнес это самому себе, под нос…, но так, будто до сих пор беседовал с Энтони Пирсоном, управляющим отдела аналитики и прогнозов компании «Индастрис-карго»:

— Бизнес стал топким, как поле под дождём…

Ему привиделось вдруг, словно наяву — посреди раскисшего поля, посреди комков грязи и лунок, полных мутной воды, среди спутанной растительности стоит лис…

Одна из его лап тревожно поджата, нос вытянут по ветру, уши напряжены… Он готов распознать и учесть любую опасность, но дождь — комкает звуки, дождь валится сверху, лупцует лиса по морде, скатывается вниз по упругой, ненамокающей шерсти.

Лис дёргает ушами, вытрясая из чутких раковин набившуюся воду. Лису хочется в лес… Там, на мягких тропах — дождь не имеет силы, он способен лишь смочить палую листву, изменить тон её шороха под лапами. Мшистые стволы защитят его от порывов ветра. Хвойный ковер не выдаст его следов в отличии от раскисшей земли.

Отпуск, чёрт его дери…

Роберт Вокенен сморгнул, и под веками его тоже вдруг оказалось порядком воды. Устал…

Просто устал, — подумал он, проводя рукой по лицу. — Чёртов Соренсет…

Он снял шляпу и обмахнул ею пылающий лоб. Потом, не в силах отвернуться — всё стоял и смотрел на темнеющий вдалеке лес…

Глава 9. Бобби-Синкопа

Он метался в горячке. Наконец-то…

Пальцы его одеревенели, он их почти не чувствовал — они жили теперь сами по себе…

Вечернее солнце, краснеющее как прогоревшие угли, проваливалось за кроны деревьев — за тёмный и зубчатый край леса. Иногда ему казалось — вершины буков горят. Это ощущение усилилось, когда меж ближних стволов потянулись полосы тумана — словно сквозняком натащило вокруг прелого дыму.

Людей