Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

пары не может быть... Ха-ха! Ерунда какая!.. Между мной и Бикен — пропасть».

Сын молчал, думая про себя, и матери стало неловко. Она подошла к сыну, посмотрела в лицо, чтобы узнать, сердится он, или нет.

— Светик мой, ты может быть, проголодался?

— Мама, я вижу, ты хочешь что-то сказать мне. Я слу­шаю!

Мать обняла его, прижала к груди и поцеловала.

— Сгинь эта тюрьма! Она виновата в том, что ты стал несговорчивым, не слушаешься добрых советов мате­ри...— Старуха по-своему пошла на хитрость: ласками хотела сначала смягчить сердце сына, а затем сказать прямо.

Акбалтыр достала из кармана свернутую треугольни­ком бумажку.

— Бикен оставила вот это письмо. Прочитай его и по­ думай...

У Токаша дрогнули руки, он медленно развернул бу­ магу.

«Токаш-агай! Я вас от чистого сердца с искренней ра­ достью приветствую. Желаю успеха в дальнейшей жизни. Приходите завтра к нам в гости. Вместе со мною вас при­глашает и отец. Считайте, что это будет нашим семейным праздником в вашу честь!

Токаш скомкал и бросил письмо. Нет, он не допустит насмешки над собой. Подумать только, нашли прос­тачка!

Акбалтыр сделала вид, что ничего не понимает.

— Светик мой, она лишнее написала что-нибудь?

— Нет, я не могу быть у них в гостях и сидеть за од­ним столом с Закиром и Ибраимом!

Заклятые враги Токаша хотят поймать его на удочку. Они намерены руками Бикен накинуть петлю на шею То­каша, а затем обуздать его. Нет, он не подставит им шею.

— Закира, видимо, в гости не пригласят. Бикен гово­рила так!

— Все равно не пойду!

— Голубчик мой сходи!—стала уговаривать Акбал­тыр. — Твои прадеды говорили: будешь пренебрегать приглашением, то после и захочешь, да не пригласят. Пой­ди, только свои сокровенные тайны не открывай и дер­жись неприступно.

Эти слова матери показались Токашу разумными и убедительными. «В самом деле, чего мне там бояться! Порвать с ними открыто я всегда успею. Не лучше ли сна­чала кое-что выведать,— размышлял он.— В этом есть резон».

Глава 2

Хотя мать и советовала ему пойти в гости, но потом сама же пожалела: «Напрасно я уговаривала его. Это же гнездо коварства и зла. Таким людям доверяться нельзя. Добра от них не жди».

Тревожные мысли не давали ей покоя всю ночь, утром она встала с головной болью. Токашу сказала:

— Я не смогу пойти в гости вместе с тобой, у меня сильно разболелась голова, но ты один не ходи, возьми с собой Курышпая.

Токаш не боялся идти один, но не хотел тревожить мать и отправился за Курышпаем. Халимы дома не было. Курышпай и Махмут играли в карты. На низеньком сто­ле лежала куча медяков и мелкие вещи. Махмута не узнать: бывало, усы торчком, смотрит весело, героем, а тут сидит сгорбившись, усы обвисли, глаза, как у сумасшедшего.

Началось с шутки, играли для времяпровождения, а потом заспорили, кто лучший игрок. Решили играть «на интерес». Зять быстро обыграл шурина, выиграл у него все движимое и недвижимое имущество: дом, фрук­товый сад, единственную лошадь. Токаш в тюрьме из уст самого Курышпая слышал: в бытность в Сибири Курыш- паю приходилось встречаться с разными картежниками, он всех обыгрывал. И уверял, что никогда не прибегал к шулерским приемам, ему просто везет. Теперь Токаш воочию убедился, что Курышпай говорил сущую правду. Он сидел совершенно спокойно, с легкой улыбкой.

Пальцы его работали быстро: миг—и карты розданы. Посеревший лицом Махмут следил за каждым движе­нием, как кошка, подстерегающая мышь.

Курышпай сверх той карты, которая лежала перед ним, кинул еще одну, взглянул на нее и положил на мес­ то. Ухмыляясь, спросил:

— Сколько надо?

Махмут дрожащими руками поднес к глазам свои карты.

— Если у тебя больше девятнадцати — выигрыш твой.

— Выигрыш мой,— спокойно сказал Курышпай и раскрыл свои карты, Двадцать очков!

Махмут с досады плюнул на пол.

— Ну, Токаш-жан,— начал торжественным голосом Курышпай, — ты один из казахских джигитов, с которым мне пришлось вместе отсидеть немало дней в тюрьме. Будь же свидетелем! Начиная с сего часа, этот дом, фруктовый сад, игреневая лошадь принадлежат мне. Так ведь, Ма­ха? — повернулся Курышпай к Махмуту.

Оставшийся у разбитого корыта, Махмут кивнул голо­вой, снова плюнул и вышел во двор.

Токаш расхохотался. Курышпая он знает хорошо: Ку­рышпай — большой шутник. Наверное, заметил скупость Махмута и решил проучить его.

— Смотри, Курышпай, ты обидел шурина и рискуешь вызвать ярость Халимы. Будь осторожен, уйгурки — на­род отчаянный! — шутливо заметил Токаш.

— Среди казахских джигитов ты балагуром не счи­тался.

— Видимо, от тебя заразился.

Токаш рассказал Курышпаю, зачем пришел. Разве Курышпай когда-нибудь откажется пойти в гости! За­хватив под мышку свою домбру, он последовал за Тока- шем.

В гостиной Кардена они застали многих из казахской анати. Кроме самого Кардена, пузатого, как самовар, тут сидел долговязый Габдулла Какенов, со шрамом на шее, работавший переводчиком в Пишпеке, но теперь прожи­вающий в Верном,— по рассказам Акбалтыр, за него намерены выдать замуж Бикен; еще был коротыш, за­плывший жиром, Сугурбай, чемолганский волостной упра­витель; и молодой джигит, сын татарина-торговца Бурна- шева; на самом почетном месте восседал Ибраим.

При появлении Токаша с Курышпаем все поднялись, во главе с самим Карденом, и встретили их стоя. Карден поцеловал Токаша. Джайнаков тоже потянулся с рас­простертыми объятиями, но Токаш посмотрел на него так, что тот опустил руки. Воцарилось неловкое молчание. Его нарушил Сугурбай.

— В народе говорят: «Родные могут быть в обиде друг на друга, но они никогда не отрекутся друг от друга». Обиду твою, Токаш-жан, принимаем без упрека,— он громко рассмеялся и этим немного оживил компанию.

Токаш поздоровался за руку со всеми подряд, кроме Джайпакова, и поцеловал руки Бикен, которая как раз в этот момент вошла в гостиную. Джайнаков, весь поблед­нев, не знал, что делать — уйти, или остаться.

— Голубчик, удачи тебе в дальнейшем, достаточно ты настрадался! — сказал Карден, когда Токаш сел возле него.

— Да что и говорить, аксакал. Благодаря молитвам господина Ибраима вернулся из настоящего ада.

Сугурбай опять фальшиво засмеялся, стараясь выз­ вать у всех благодушное настроение.

— Мы господина Ибраима принимаем только за уче­ ного человека, а он, оказывается, и мулла к тому же, — подмигнул Сугурбай насупившемуся Ибраиму.

— Господин Токаш умеет остро шутить. Его слова нельзя принимать всерьез! Я не ездил в Мекку и не при­надлежу к числу благочестивых. Поэтому не