Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин

жавшуюся от ветра к дощатому, из неровных горбылей, забору, — и незаметно исчез. Борис подумал, что тот просто решил спрятаться в автобусе от холода, но когда выглянул на улицу — автобуса там уже не было.

«Гад!.. Паразит!..» — вскипало у Бориса в груди.

Стоявшая в очереди рядом с ним женщина, щуплая, в легком демисезонном пальто, несколько раз принималась безмолвно, робко шмыгая носом, плакать. Борис косился на нее — и что-то вроде угрызения совести поднималось в нем.

«Умер ведь папа… А я? Как чурка, как пень березовый… Пятерка все заслонила, что ли?..»

Еще вчера, примерно в это же время, он вез отца, живого, на «скорой помощи», а отец задыхался, хватал его за руки:

— Открой дверь!.. Душно!.. Открой… ради бога…

Везший их парень, в белом халате, в белой шапочке, оборачивался к ним из кабины машины и, помедлив, вроде бы поборовшись с собой, все же грубовато, раздраженно говорил:

— Потерпи, дед!.. Чего уж ты такой прямо? За день знаешь как… И вот так если каждый, а?..

Борис даже сжал кулаки — так ненавидел он сейчас этого врача.

Уже тогда, дорогой, глядя на отвесный, будто бы обрубленный, затылок парня, видя, что отец, смолкнув, смотрит, как парень, холя, пригнувшись к зеркальцу, разглаживает свои усы, Борис понял, что все: теперь ни доктора, никакая аппаратура и лекарства не помогут отцу…

Отец и без того стеснялся, отговаривал от звонков в «неотложку» — не хотел беспокоить людей. Всю жизнь он был таким: даже в жэках и завкомах воевала за него мать.

— Сын вот такой же уродился!.. — не раз сокрушалась она.

Борис в какой-то миг, словно воочию, увидел отца в последние минуты его жизни — в капельницах, в кислородных подушках, с перекошенным от боли и упрямого молчания ртом, с жуткой, одинокой тоской в глазах: и не попрощаться ни с кем, не услышать ободряющих слов перед уходом туда, навеки, в это невообразимое ничто…

«Что же такое происходит с нами?! — прикрывал лицо руками Борис. — Даже в отпуск уезжая, садимся рядом, смотрим друг другу в глаза… А тут… навсегда ведь… и не облегчить страданий… и один на один с этим чудовищем… со смертью…»

Как вчера ни просился он в приемном покое, его в палату к отцу так и не пустили…

«Господи, о чем это я?!» — спохватывался Борис, чувствуя, что у него тоже, как и у женщины, стоявшей рядом, текут по щекам, замерзая на ветру, слезы…

«Может быть, съездить сейчас за памятником, а? — заставлял он себя думать о деле. — А то ведь время пропадает… Хоть с памятником буду…»

Алексеевна, одинокая соседка по площадке, утром рассказала ему все, весь порядок похорон. Она знала его досконально: Борис не раз слышал ее будничные наказы матери:

— Ты, Александра, стучись ко мне каждый день… Если я не откликнусь — открой дверь сама. Я ключ теперь вынимаю. Прибери меня… одежда смертная знаешь где… на грудь положи ту веточку от живого дерева… от того, что на подоконнике… Вот так… — Она показывала, проводила рукой вдоль тела. — Вскрывать меня не надо… врачи знают… Ты только справку от них возьми, а то гроба не получишь… Памятник бери с крестом… Но это уже после, когда могила будет готова…

И сегодня Алексеевна предостерегала:

— Памятник вези сразу же к могиле, в день похорон. А то станешь с ним носиться, как с писаной торбой: погрузить, разгрузить…

Но могилу тоже еще не копали. А ехать на кладбище сейчас, заказывать ее, было рискованно: вдруг еще и завтра не удастся сделать все, что надо?!

«Может, съездить пока за одеждой? Отдать ее в морге… попросить помыть отца, одеть…»

Но и это, наверное, было преждевременно.

«Не будет же он один в костюме среди голых трупов лежать…»

На завтра, на последний день, скапливалась невообразимая куча дел — и все это до часа-двух, чтобы успеть потом засветло доехать до кладбища и засыпать могилу.

«Господи! Что же это за ужас такой — похороны!..»— растерянно шептал он себе…

И именно в это время к нему, боком, тихо, как бы еще один очередник, подсунулся небритый, в лохматой «басмаческой» шапке, парень.

— Гроб? — спросил парень вполголоса, глядя куда-то в сторону.

— Что?.. — не понял Борис.

— Я говорю, гроб надо?

И тут до Бориса дошло: несколько лет назад точно так же предлагали ему в хозяйственном магазине ковер, когда с ними было туго.

— А что, есть? — заколотилось у него сердце.

Парень чуть уловимо кивнул и пошел за ворота, шаркая рукавами о бока грязной синтетической куртки.

Плакавшая рядом с Борисом женщина слышала, наверное, их разговор.

— У вас есть гробы? — внезапно оборвала она всхлипы. — Вы продаете?.. Почем?

— Какие гробы?! — зашипел на нее парень. — Ты что, тетка, чокнулась уже тут?

Женщина с испугом попятилась от него.

«Заплачу, сколько бы он ни загнул», — решил Борис, торопливо шагая за парнем и несколько раз оглядываясь назад — не бежит ли еще кто за ними.

Машина стояла на дороге, прижавшись к поребрику.

— Смотри там, — махнул парень на кузов.

Гроб был закрыт крышкой, чистый, приличный на вид — может быть, даже лучше тех, какие продают в обычном порядке. Но в кузове валялся разный мусор, стояла бочка из-под горючего, бухтой лежал разлохмаченный трос.

— Ты давай скорее, скорее, — поозирался по сторонам парень. — Берешь, нет?

— Да, да, — тоже вдруг чего-то напугался Борис, спрыгивая с колеса. — Только чтоб вы уж и довезли… ну и вообще, что надо…

Парень молча полез в кабину.

Гроб в спешке Борис не замерил и уже в дороге спохватился: подойдет или не подойдет он отцу? Отец был крупный.

«А не подойдет, тогда что? — покрывался он холодным потом. — Бежать за другим гробом?.. Когда?.. Куда?.. А с этим что делать?.. Выбрасывать? Перепродавать?..»

Парень словно угадал его мысли, сказал, сплюнув в открытое окошечко:

— Ты смотри по ширине… А по длине, в случае чего… колени можно подогнуть…

Борис не знал, можно ли, нельзя ли так поступать с покойным, но в парне чувствовался опыт, крепкая уверенность…

На выбоинах и бугорках машину сильно встряхивало — глухо ухал гроб, грохотала масляная бочка — и Борис попросил шофера пересадить его в кузов.

— Буду придерживать… — пояснил он. — А то гроб выпачкается…

— Ну и что? — взглянул на него исподлобья парень. — Все равно потом в землю… Или ты хочешь, чтобы тебя просвистело? Чтобы тебя — следом?..

Он так и не остановился…

В парне было что-то такое, из-за чего Борис никак не мог освободиться