Такси за линию фронта - Станислав Кочетков

просочилась группа этих вот, разукрашенных. И пошла кошмарить и блокпосты, и просто деревенских. В связи с этим где-то там — кивок вверх — решили сократить число блокпостов, стянуть поближе друг к другу, чтобы труднее было просочиться мимо. И уже сворачивали старый, когда вдруг — артналет и вертушки.

А не успели занять позицию нового блокпоста — со спины эти вот и ударили. Их гнали, большой мобильной группой гнали, но гады завели преследование в болото, бросили свою технику и рванули налегке. А тут наши блокпост строят. И техника у наших была. Вот и возникло «между молотом и наковальней», и одному даже удалось прорваться. Правда, теперь не четверо двухсотых у наших, а полных полтора десятка только здесь, и никакой техники, даже автомобильной.

Понимая, что вот-вот Мухе придет в голову предложить Вольке поделиться автомобилем хотя бы на время, пока не найдут другой, решил ускориться:

— Трехсотых сколько? Тяжелых?

— Тяжелых двое, а всего десяток.

— Ясно. Пленка есть?

— Какая пленка?

— Ну, большой полиэтилен, скатерть там походная или рукав, что дачники на теплицы брали? Не мелочь, не кульки пакетные?

— Ну, найдем… А зачем тебе?

— Застилай вот здесь, — открываю заднюю дверь, показываю на пустую заднюю сидушку, — и вот здесь — подымаю крышку багажника, показываю место в багажнике. И грузите тяжелых трехсотых. Я — с пассажиром, пассажир нервный и спешный, быстрее скинуть дело с рук заинтересованы все. А заодно и твоих довезу, мы до Горловки идем.

— Ха, да ты жук! Нет, дорогой, да прямо золотой, прямо вовремя, но ведь жук же! Я и заикнуться не успел, а ты уже соскочил! — частил Муха, руководя погрузкой раненых.

В салон положили ополченца лет на десять старше меня, деда: осколок в бочину, пули под ребра, в ладонь и в плечо. В багажник — лет на пять-десять моложе меня, но длинноусого и напрочь бледного: колено и ниже — вообще все всмятку, да плюс потеря крови. Тот, который в багажнике, сразу РГДшку из разгрузки — и кольцо на палец, мол, я же ничего видеть не буду, так что… А тот, который в салон, оказался «с довеском», но я это не сразу заметил.

Уже тронувшись с места, объехав только сооружаемый блокпост (без фундаментных блоков, только мешки с землей, камни, кирпичи да остовы сгоревшей техники) и притопив по полной, я вдруг увидел в зеркальце какое-то шевеление у деда сзади. Присмотрелся, опешил и заорал матом:

— Да что ж ты, мать-перемать, делаешь?! У него в живот ранение, ему пить нельзя! Куда ты его поишь?!

Маленькая, какая-то бесформенная и бесфигурная девочка, вся заваленная телом старика, аккуратно приподымала ему голову и вливала в рот что-то из фляги.

— Это не вода. Это водка с ханкой. Ему обезбол нужно, так хотя бы так.

— Дура конченая, ты ему сейчас и глотку с животом и кишками сожжешь! Не смей, млять, ты же не врач, лучше спать ему не давай! — а сам гнал уже на сто пятьдесят.

Где-то в районе бывшего авторынка Майорска нас обстреляли. Красиво, грамотно, по правилам: пулеметами перекрывая курс, минометами по площадям, и, кажется, ЗУшкой пытались накрыть вслед на упреждение. Но я-то на Майорский авторынок и до войны ездил, а там, где ездил медленно, всегда есть шанс проскочить быстро. Потому, даже не особо сбрасывая скорость (ну, до сотки), спрыгнул с одной асфальтовой полосы в кусты, пролетел через кусты по грунтовке на другую, пока там сообразили-навелись — повторил тот же фокус в обратном направлении. Всего-то и было таких вихляний штук пять, когда на горизонте нарисовался знаменитый горловский блокпост. С надписями, от которых укропов корежит с четырнадцатого, а литературный язык — с момента его отделения от матерного.

И длиннющая очередь машин перед ним. Что оставалось — становиться в очередь? С ранеными? Открыл все форточки, включил аварийку и, гудя, рванул по встречке. Перед самым блокпостом уже встречают, семеро, целым отделением. Сразу выскочил из машины, документы подаю и показываю:

— Тут от Мухи тяжелые трехсотые, один в салоне и еще один в багажнике, только у того в руках граната. Скажите, где санчасть, куда сдать, если нужно будет — сразу вернусь в конец очереди.

— А ну, дамочка, подвинься! — и рядом с пассажиркой уселся некто худенький да щупленький, на первый взгляд молоденький, что вчерашний школьник, очень цыганистого вида, но глаза бешеные, много видавшие, и с РПК в руках. Сказать, что пассажирка была шокирована — это не сказать ничего. Но урок «молчать, пока не скомандую рот открывать», видно, за время пути усвоила четко, потому только пыталась вжаться в сиденье, в ручку КПП, в перфорацию алькантары под собой, в пустоту между атомами и мирами, а боец умудрился еще и плечо свое ей под пышную грудь подсунуть. И, как мне показалось, слегка приподнять.

Хоть мои документы бойцу не отдали, но зато мы поехали, и поехали гораздо быстрей, чем прочие, пересекающие блокпост. Уже при въезде в Горловку — поворот, триста метров вихляющей грунтовкой (тут, как бы ни спешил, не больше двадцати скорость) — и мы возле палаточного городка санчасти. Или госпиталя. Или больнички, вдруг ставшей чем-то бо́льшим. А может быть, возле сортировочного эвакопункта — не знаю, как это называется, и вообще, не мое дело.

Того, который из салона, достали и унесли сразу. Я не физиономист, но отчего-то подумалось, что, только осмотрев, все в медицинском решили одно и то же: не жилец. Его дочка — таки оказалась дочка — убежала следом. А из багажника доставать бойца пришлось этому, который с РПК. Открыл крышку — а тот уже в невменяемом состоянии, и на свет, хлынувший в багажник, сорвал кольцо с РГДшки. И если бы не худой-цыганистый, что буквально прыгнул внутрь багажника на его руки, назвал его по имени, уговаривал его… возможно, написать это было бы некому.

Минут через пять унесли и его. А пулеметчик, обмотав РГДшку изолентой (потому что кольцо так и не нашли), пытался трясущимися руками прикурить и рассказывал, что это в прошлом его командир и как они вместе служили, в каких передрягах были.

Я ему:

— Садись, подвезу, мы ж обратно едем, за моими документами, в проверке в очереди стоять.

Он глянул на меня как на полоумного:

— Зачем? Ты сам нам всем проверочку устроил этой парой трехсотых! Стой уже спокойно, сейчас твои документы привезут!

Я киваю на пассажирку, мол, ее бы тоже проверить, а в ответ такая горькая улыбка:

— Ну, возьмем мы одну гамарджобу, а толку? Она